Каждые сто лет. Роман с дневником - [18]

Димка наконец уснул (вот только что), и теперь я могу достать из тайника тетрадь с пометкой «Хабаровск». Это уже взрослая Ксеничка вспоминает своё детство. Дополнительно к своим детским дневникам (там иногда тоже попадаются взрослые примечания, между строк или в скобках). Я, кстати, нашла на карте этот город Хабаровск, он близко от Китая! Не представляю, сколько дней ехать туда на поезде. Неделю? Две?

Первый бал Евгении Лёвшиной

Хабаровск, апрель 1951 г.

Из воспоминаний Ксении Михайловны Лёвшиной

Одна из наших полтавских знакомых, Юлия Ильинична Шафранова, с которой мне пришлось впоследствии встретиться в Петербурге, поделилась со мной воспоминаниями о первом появлении отца и Генички на каком-то вечере. Я рассказу Шафрановой верю, так как она очень дружественно относилась к Лёвшиным, говорила о главе семьи с уважением, вспоминала его умные быстрые глаза и увлекательную речь, но отмечала чересчур большое самолюбие.

Итак, первый выход в свет. Михаил Яковлевич входит в зал под руку с дочерью, когда большая часть публики уже собралась. Очевидно, он опоздал намеренно, чтобы обратить на себя внимание, вошёл медленно и важно, как крупный сановник, знающий, что все на него взирают. И действительно, весь зал смотрел на эту пару, едва удерживая улыбку: до того комично было явление маленького чванного чиновника и его коротенькой, нескладно толстой, красной как рак (от волнения или злости) дочери, одетой в яркое розовое платье. Дебют был неудачен и сразу закрыл Лёвшиным доступ в некоторые дома.

И всё же года через три после переезда в Полтаву знакомств набралось порядочно. Знакомство с Забаринскими многое изменило в семейном укладе. Теперь на Рождество и Пасху к Лёвшиным прибывали один за другим взятые на час извозчики, и торопящиеся мужчины в сюртуках и мундирах кланялись, поздравляли, пожимали руки и на минуту присаживались, чтобы тут же вскочить и ехать дальше. Эти гости отказывались не только отведать какие-нибудь яства праздничного стола, но даже от того, чтоб выпить рюмку превосходного старого токайского. Некоторое количество бутылок этого вина составляло привезённый из Польши «погреб» Михаила Яковлевича. В своё время он завёл его в подражание богатому дядюшке-помещику Александру Сергеевичу.

На второй день праздника приезжали с визитами затянутые в корсеты дамы. Они сидели дольше, иногда соглашались выпить чашку чая, на Пасхе рассказывали об удаче или неудаче с выпечкой «тюлевой» бабы. Юлия Александровна «тюлевую» не признавала:

– Восемьдесят желтков – и столько треволнений!

Она делала «кружевную» из шестидесяти желтков, и всегда удачно. В дни выпечки баб не разрешалось бегать по комнатам, хлопать дверьми и даже играть на рояле, так как и «кружевная» была капризная, могла опасть.

Михаил Яковлевич и Юлия Александровна также делали визиты по праздникам и ходили в гости. Детям нравилось, когда отец надевал цилиндр. В первый раз, увидев эту высокую чёрную блестящую штуку, я решила, что это коробка, и очень удивилась, когда папа водрузил её себе на голову. Зимой он носил длинную, чуть не до полу, медвежью шубу с бобровым воротником и высокую боярскую шапку.

Иногда Юлия Александровна уезжала на званый обед вдвоём с Геней и заходила в детскую проститься со мной. Она казалась мне прекрасной в сером муаровом платье ловичских времён, окаймлённом по подолу рюшью из серых страусовых пёрышек, и с наколкой из настоящих кружев на седых волосах. Когда-то этот наряд стоил очень дорого. Было ли это платье модным или хотя бы достаточно свежим в Полтаве? Хорошо ли себя чувствовала в нём Юлия Александровна? В блеске серого муара лицо её не было весёлым, и она лишь нехотя улыбалась в ответ на мои восторги.

Что случилось с Ольгой

Свердловск, весна 1982 г.

Восьмое марта был раньше мой самый любимый праздник, но теперь уже никогда таким снова не станет. Даже несмотря на то, что я получила от папы с мамой тот самый парфюмерно-косметический набор «Карлсон», о котором так долго мечтала! Интересно, тот ли это набор, который лежал в сумке тогда, в парке Маяковского. Родители часто припрятывают хорошие вещи, чтобы подарить их потом мне или Димке по какому-то случаю. Мне это очень не нравится. Когда я вырасту, буду дарить своим детям подарки просто так, не обязательно в честь праздника. Честно говоря, за это время мне уже расхотелось иметь этот набор, он какой-то слишком уж детский. Я бы лучше душилась («душнилась», как говорит Тараканова) «Шахерезадой». Это сладкие духи в маленькой бутылочке, они слегка зеленоватые на вид, а не жёлтые, как мамины «Роша», которыми я иногда мажусь, если мама не видит. Конечно, «Шахерезада» есть у Таракановой! У неё вообще всё есть.

Сразу же после зимних каникул Ира начала приходить к нам в гости чуть ли не каждый день. Причём, её интересую не столько я, сколько Димка. Ира сидит в моей комнате и крутит головой, как сова, прислушиваясь к разным звукам. А когда Димка возвращается из школы, она уходит вроде бы как в туалет и на обратном пути оказывается уже в его комнате. Мне это всё ужасно неприятно, но я не решаюсь поговорить об этом с мамой и тем более с братом. Димка, судя по всему, не слишком тяготится Ириным обществом, во всяком случае, дома он стал бывать значительно чаще прежнего. Ну вот, не хотела рассказывать про Тараканову – и целую страницу про неё исписала!