Каждому свое • Американская тетушка - [11]

— Я это заметил, когда старшина карабинеров диктовал аптекарю заявление в полицию. Если вы помните, я вошел в аптеку вместе с ним.

— И вы сказали об этом старшине? — поинтересовался Пекорилла.

— Да, я ему порекомендовал хорошенько изучить письмо. Он ответил, что так и сделает.

— Попробовал бы не сделать! — воскликнул дон Луиджи с облегчением и одновременно с ноткой огорчения, что это открытие оказалось для Лаураны не столь уж опасным.

— Странно, что старшина ничего мне не сказал, — проговорил Розелло.

— А может, эта улика ничего не давала, — заметил начальник почты. И с просиявшим от внезапной догадки лицом сказал: — Потому-то вы, значит, и спросили у меня?..

— Нет, — отрезал Лаурана.

В это самое время полковник в отставке Сальваджо, всегда готовый вмешаться, едва только кто-то высказывал сомнения, подозрения или критические замечания в адрес полиции, армии или карабинеров, величественно поднялся и, направившись к Розелло, спросил:

— Не соблаговолите ли вы объяснить, почему, собственно, старшина должен был вас информировать о тех или иных уликах?

— Как родственника, только как родственника одной из жертв, — поспешил заверить его Розелло.

— А-а, — протянул полковник. Он решил, что Розелло, пользуясь своим политическим влиянием, требует от старшины карабинеров специального отчета. Но все же не вполне удовлетворенный ответом, вновь ринулся в атаку: — Должен вам, однако, заметить, что даже родственнику убитого старшина не может сообщить секретных данных расследования. Не может и не имеет права, а если он это сделает, то это будет серьезным нарушением, я повторяю, серьезным нарушением служебного долга.

— Знаю, знаю, — сказал Розелло. — Но я думал так, по дружбе.

— У корпуса карабинеров нет друзей, — возвысил голос полковник.

— Да, но не у старшин, — не утерпел Розелло.

— Старшины это тоже корпус, полковники — тоже корпус, и ефрейторы — тоже корпус...

Полковник вошел в раж, его голова начала дрожать. Члены клуба по долгому опыту знали, что это верный признак очередного приступа ярости, которым был подвержен отставной вояка.

Розелло встал, сделал знак Лауране, что хочет с ним поговорить, и они оба спустились вниз.

— Старый болван, — сказал он, едва они вышли из клуба. — Интересно, что ты думаешь про эту историю с «Оссерваторе романо»?

Глава шестая

После его откровенного высказывания тогда, в клубе, ровным счетом ничего не произошло. Он ничего особенного и не ждал, но хотел проверить, какой эффект произведут его слова на каждого из присутствующих. Однако вмешательство полковника разрушило все его планы. Единственное, чего ему удалось добиться, так это доверительных признаний Розелло о ходе следствия. Если бы их услышал полковник Сальваджо, он бы остолбенел. Впрочем, существенными успехами полиция похвастать не могла, все сводилось к подозрениям о тайных любовных похождениях аптекаря.

Но и, не достигнув желаемого результата, Лаурана все же интуитивно чувствовал, что у членов клуба и особенно у завсегдатаев аптеки можно кое-что выведать.

Одно ему было точно известно: обычно охотники держат в тайне место, куда они хотят отправиться в день открытия охоты, желая первыми очутиться в богатом дичью месте. В городке это давно стало традицией. Те, кто собирался вместе пойти на охоту, а в данном конкретном случае Манно и Рошо, ревниво оберегали свою тайну. Очень редко они сообщали о ней третьему, да и то под строжайшим секретом. Нередко случалось, что нарочно называли совсем не то место; поэтому никто, даже если Манно и Рошо поделились с кем-нибудь своим намерением, не мог быть уверен в правдивости их слов. Лишь надежному, испытанному другу, не подверженному охотничьей страсти, Манно или Рошо могли назвать место, где они собирались поохотиться.

Сопровождая мать, которая отправилась навестить сначала вдову аптекаря, а затем вдову доктора, Лаурана сумел кое-что разузнать. Он задал одной и другой тот же вопрос:

— Муж говорил вам, в каком месте он намерен поохотиться в первый день?

— Уходя, он сказал, что, вероятно, они с Рошо отправятся в Канателло, — ответила вдова аптекаря.

Лаурана мысленно сразу же отметил это «вероятно», свидетельствовавшее о нежелании аптекаря и в последний момент открыть секрет даже жене.

— А про письмо он вам ничего не говорил?

— Нет, ничего.

— Очевидно, он не хотел вас тревожить зря.

— О да, — сухо, с оттенком едкой иронии в голосе ответила вдова.

— И потом, он, впрочем, как и все мы, думал, что это шутка.

— Хорошенькая шутка, — вздохнула вдова, — шутка, которая стоила ему жизни, а мне репутации.

— Да, ему она, увы, стоила жизни... Но вы... При чем здесь вы!?

— При чем? Вы что, не знаете, какие о нас постыдные слухи распускают?

— Дурацкие сплетни, — сказала синьора Лаурана, — сплетни, которым ни один здравомыслящий человек, если у него есть христианское милосердие, не может поверить...

Но поскольку у нее самой христианского милосердия явно не хватало, она все же спросила:

— Значит, ваш покойный муж ни разу не вызвал у вас подозрений?

— Ни разу, синьора... Моя служанка рассказывает, будто я устроила мужу сцену ревности из-за этой... Ну, словом, из-за одной бедной девушки, которая часто приходила в аптеку за лекарствами. Но если бы вы знали, до чего моя служанка глупа и невежественна. При одном слове «карабинеры» ее начинает трясти. Они заставили ее сказать все, что только хотели... А все эти Рошо, Розелло... Даже такой святой человек, как наш каноник... Все они поговаривают, что доктора, земля ему пухом, погубили пороки моего мужа. Точно мы здесь не знаем друг друга, не знаем, что делает и думает другой, и если он спекулирует, ворует, пре... — тут она прикрыла рот рукой, словно и так сказала лишнее. Глубоко вздохнув, она со скрытым ехидством прошептала: — Бедный доктор Рошо, в какую семью он попал.