Казанова - [45]

Во время лечения де ла Айе заразил его другой отвратительной болезнью — ханжеством. Он приписывает свою восприимчивость к ней воздействию ртути. Он принял решение начать новую жизнь. Он плакал с де ла Айе, который доказывал, что это — причина его излечения. Де ла Айе говорил о рае с подробностями очевидца. Казанова не раз смеялся. По мнению Казановы де ла Айе был тайный иезуит. Как-то раз де ла Айе рассказал ему свою жизнь. После того как он двадцать пять лет преподавал в Парижском университете, он служил в армейском инженерном корпусе, анонимно издал множество школьных учебников, чтобы в конце концов закончить службу и стать воспитателем. Сейчас он жил без места, но с верой в бога. Четыре года назад молодой кальвинист, барон Бавуа из Лозанны, сын генерала, стал его учеником. Он обратил его в католичество, представил в Риме папе Бенедикту XIV, который добыл барону место лейтенанта у герцога Модены, где Бавуа из-за своих двадцать пяти лет получает лишь семь цехинов в месяц. На это он прожить не может. Родственники ничего отступнику не дают. Поэтому де ла Айе вынужден поддерживать его милостыней чужих людей, он, который сам беден и без места. Добрый юноша пишет ему дважды в неделю. Казанова плакал, когда читал эти письма. Де ла Айе отошел к окну, чтобы осушить свои слезы. Казанова растроганно плакал вместе с ним и просил пользоваться его кошельком бессчетно в интересах благочестивого юноши.

«Фанатиком я стал на пустой желудок. Ртуть сотворила мой религиозный фанатизм.» Он превратился в иезуита, не заметив этого, и тотчас заразил своих трех покровителей, которым предложил пригласить в Венецию де ла Айе и его протеже.

Ежедневно со своим наставником он ходил в церковь к мессе и глотал каждую проповедь как лекарство.

Брагадино написал, что его дело забыто и он может тихо вернуться.

Три покровителя Казановы после года разлуки, когда он был вдалеке, приняли его как ангела спасения. Новые нравы Казановы поразили их в высшей степени. Каждый день он ходил к мессе, часто ходил на проповедь, не посещал казино и был лишь в тех кофейнях, где сидели люди благочестивые. Когда он не был у трех покровителей, то целыми днями читал книги. Он выплатил долги без помощи Брагадино.

Молодой барон Бавуа конечно был в восхищении от Казановы, которому пришлось восемь дней подряд пристально изучать его, чтобы разглядеть насквозь. Это был хорошо развитый, светловолосый, красивый молодой человек возраста Казановы, надушенный и остроумный, благодаривший Казанову словесным водопадом. Но в конце концов Казанова понял то, что без приступа благочестия увидел бы сразу: Бавуа любил женщин, игру и расточительство, находился в бедности в основном по милости женщин, не имел никакой веры и не скрывал этого.

«Как вы можете обманывать де ла Айе?», спросил Казанова.

«Упаси меня бог, обманывать людей. Де ла Айе мудр. Он меня знает. Он влюблен в мою душу. Я благодарен ему за его благодеяния. Но у нас договоренность, что он никогда не надоедает мне спасением моей души и своей верой. Поэтому мы живем как добрые друзья.»

Казанова покраснел от стыда, что иезуит смог его околпачить. Он немедленно вернулся к старым привычкам.

Как-то раз, когда три патриция, Казанова, де ла Айе и другие гости сидели за столом, появился восьмидесятилетний судебный курьер государственной инквизиции — пресловутый Игнасио Бельтраме, и передал Казанове, что семидесятилетний судья и инквизитор Контарини даль Цаффо на следующий день будет в таком-то доме возле церкви Мадонна дель'Орто и хочет поговорить с ним. Казанова был поражен.

Брагадино, как член Совета Десяти, был когда-то государственным инквизитором и знал порядки. Он объяснил Казанове, что пока бояться нечего, ведь судебный курьер пришел не в служебной форме и инквизитор вызывает его не на службу. Однако при всех обстоятельствах Казанова должен говорить только правду.

Густав Гугитц считает возможным, что Казанова покинул Венецию из-за этих опасных разговоров с инквизитором. Так же возможно, что де ла Айе донес на Казанову государственному инквизитору, из-за чего позднее в своих воспоминаниях Казанова так жестоко с ним обходится. Де ла Айе открыто говорил позднее, что он передал Казанове предостережение инквизиторов. Однако такое предостережение не исключает доноса.

На карнавале 1750 года Казанова выиграл в лотерею три тысячи дукатов. Осенью он держал банк в казино, где не решался играть ни один венецианский нобиль, так как банкометом был офицер родом из Испании. Казанова много выиграл и, как сообщает Мануцци, написал на это сатиру.

Казанова решил уехать в Париж к Балетти.

Своим покровителям он обещал вернуться через два года. Брата Франческо, который учился у батального художника Симинини иль Пармеджано, он обещал вызвать в Париж и сдержал слово. Де ла Айе стал воспитателем молодого нобиля и уехал с ним в Польшу.

В двадцать пять лет Казанова опять пустился в мир, вначале в Реджио, пока там проходила ярмарка, потом в Турин, пока там праздновали свадьбу герцога Савойского с дочерью короля Испании Филиппа V, а потом в Париж на самый великолепный праздник, намечавшийся на ожидаемое рождение дофина. Но не только ярмарки, княжеские свадьбы и дни рождений были у него в голове там, куда стекались праздношатающиеся всей страны, очевидно поводы были большими — для кого? Для профессионального игрока? Соблазнителя? Веселого друга праздников?