Казаки в Абиссинии - [24]

В «Hotel des Arcades» для начальника миссии, офицеров и врачей были отведены комнаты во втором этаже, конвой поместился на галерее внизу, имея один пост у денежного ящика на верхней галерее и один на берегу моря, у сложенного там имущества. Жара была не-особенно сильная, не более 30® R. на солнце. Голубое небо млело над заливом. По заливу скользили шлюпки с большими косыми парусами, мерный прилив тихо надвигался по рыхлому илистому дну.

Обойти Джибути можно в полчаса, изучить несколько труднее. Европейская часть города начинается от старого мола, где на небольшом возвышении стоит белое здание с широкой крышей, как и все здешние дома без стекол в громадных окнах, с верандой кругом. Дом этот выстроен из кирпича сырца на известке и оштукатурен известкой же. Кругом дома деревянная решетка, а за решеткой — четыре молодые финиковые пальмы — это дворец губернатора. Шагах в двухстах от дворца начинается город. Уже издали, доминируя над белыми домами с плоскими крышами и широкими арками веранд, видна черная вывеска нашего отеля. Напротив приютился «Hotel de Paris», еще далее «Hotel de France», затем два, три дома французских комиссионеров, «gouvernement», вмещающая в себя и почту, гостиный двор, сильно напоминающий своими белеными арками ряды какой-нибудь станицы или малороссийского местечка, затем хаты сомалийской деревни из камыша и ветвей, окруженные таким же забором, вот и все Джибути. Дальше к северу, верстах в трех от города, на мысу, отделяющем Таджурский залив от Индийского океана, стоят громадные склады «Messageries», сараи железной дороги, станция ее, каменный, неоконченный еще док, словом, порт — порта — Марабу. Железная дорога протянута версты на три от Марабу. От больших ее рельсов проложены маленькие деконвилевские, по которым перетягивают ручной тягой платформы от одного мола к другому и по проектированному полотну железной дороги верст на пять вглубь страны к Харару.

Все дома однотипной постройки, принаровленные к жаркому климату. Каждый дом состоит из большого арочного футляра, окруженного широким каменным тротуаром. В середине находится собственно дом, с рядом комнат без окон, но с дверьми в обе веранды. Дверные отверстия занавешены гардинами из камыша и бус; кроме того имеют тонкие двустворчатые двери Жители домов мало работают в комнатах, предпочитая быть на дворе, на веранде и даже на улице. Зайдите в любой из трех отелей днем, или ночью, загляните в две, три «brasseries», рассеянные по площади, — внутри никого. За то на веранде вы всегда увидите человек пять, шесть французов, в легких чи-чун-човых «педжамах», пьющих пиво, или лимонад, или едящих сочный консерв ананаса. Ночью прямо на улице близ домов стоят столики и при свете стеариновых свечей маленькие компании играют в карты. В раскрытые настежь двери комнат видишь постель и на ней весьма легко одетого субъекта, читающего газету, или просто мечтающего со взором, устремленным в глубокую даль неба на мелкие яркие звезды.

Убийственная скука царит кругом в городе, вечно залитом почти отвесными лучами солнца. Придет и уйдет прилив, обнажив черное дно, покрытое бездной маленьких крабов с красной клешней, раками отшельниками в их богатых раковинах, налетят на эту добычу серые кулики и белые цапли, снова наступит море, затопив серый ил с разнообразным населением, а также безоблачно небо, также душен и тепел раскаленный воздух. Смотришь вдаль, а даль колеблется — то идут переливы воздуха. Быстро восходит солнце, затопит оно лучами белые стены каменных домов и серые огорожи сомалей и висит, жаркое, часов до 6-ти. В 6 часов также быстро темнеет. Словно из мешка по темно-синему небу насыпаются звезды, а жара все та же. Раскаленный песок согревает землю. Под утро соберутся на небе облака, составят завесу стыдливому солнцу, но подымается оно и опять голубое небо чисто и мерцают и переливают в знойном воздухе синеватые дали. На этой почве кроме верблюжьей травки с мясистыми листочками ничего не растет. Посадить финики, бананы, гранаты, — можно, но тогда нужно рыть арыки, проводить воду, нужно работать, а работать не принято. Да и к чему все это — когда грязное полотенце вполне достаточный костюм для мужчины, два, три банана, грязная лепешка из дурры — пища и круглая хижина из хвороста, обвязанного веревками, кров воинственного сомаля. Водить караваны, бродить по пустыне, ища добычи, не разбирая какой, будет ли то леопард, крадущийся за антилопой, стадо козлов диг-дигов, пучок сухой мимозы на топливо или, наконец, одинокий европеец с ружьем — его ремесло. За поясом у него торчит большой кривой нож, в руке легкое копье с плоским острием, которым он поражает на 60 шагов, и так идет он маленькими шайками из оазиса в оазис, пробираясь по унылым пескам Сомалийской пустыни. Они находятся под протекторатом французов, но и Таджурский султан им страшен. За «бакшиш «он ведет караван, распевая свою песню, где все вскрикивают «бура-ма-бурум руси ой нига де тальха гуйю», за «бакшиш «служит в полиции. Как слуга, он честен и аккуратен. Раскидайте свой чемодан в гостинице он соберет его снова и ни одна вещь не пропадет у него. Дома у него осел, да бык с горбом, да жена с ребенком, которого она таскает сзади на полотенце.