Казак Дикун - [38]

— Зачем кругаля накручивать, когда можно сделать путь короче, — ответом на нее слышались слова.

В Прочном Окопе, нависшем над крутоярьем Кубани, давно освоенном русской пограничной стражей, походни- ки задержались ненадолго. Оставив в стороне селение Московское и Ставрополь, прямиком вышли к Темнолес- ской крепости. Здесь им давался основательный роздых. Лагерь казаков пестрел от табельных походных палаток и брезентовых пологов, натянутых на рукояти пик, снятых с подвод. Чувствовалась приподнятость. И то сказать: в обеих казачьих частях еще ничто не предвещало каких- либо худых последствий похода, вся комплектная тысяча бойцов была жива — здорова, да тут еще им жаловалось горячее вино от высокого начальства, самого Таврического генерал — губернатора Жегулина. Он прислал Головатому 200 рублей денег и по иконе на каждый полк, сожалел, что из- за плохой погоды не смог добраться до Екатеринодара на проводы казаков, выражал теперь свою приязнь к ним специальной субсидией и просил выпить по чарке за главного вдохновителя похода П. Зубова, а если останется еще и по второй — то и за него, Жегулина.

По заданию полковника Чернышева хорунжий первой сотни, васюринец Михаил Черкащенко получил в ставке Головатого причитающиеся на полк сто рублей, разменял крупную купюру на мелкие и ровно по двадцать рублей раздал деньги всем пяти сотням. В таком же порядке вручались суммы в сотнях полка Великого.

Заполучив денежку уже в копеечном измерении на приобретение вина, весельчак Никифор Чечик шепотком наставлял друзей:

— За начальство пить необязательно. Оно и без того здоровенькое. А вот за нас самих — иной коленкор. Нам силушка нужнее, поскольку кругом свой хребет подставлять приходится.

— Ну и язык у тебя, Никифор, — примащиваясь по

удобнее в палатке, укорил его Федор Дикун. — Дойдут твои байки до начальства — тебе несдобровать. Да и нам тоже.

— А разве у нас есть доносчики?

— Думаю, что нет. А там кто его знает, даже у толстых стен бывают уши для подслушивания. Мы же сидим за тонкой матерчатой отгородкой. Может, снаружи кто ходит и всю твою речь слушает.

С лица Никифора улыбчивость как рукой сняло. Брови сошлись у переносицы, в глазах погасли озорные огоньки, казак откинул полог и огляделся вокруг:

— Никого рядом нет. Но ты прав. Постараюсь зря не трепаться.

Столь серьезные заверения, случалось, Никифор делал и раньше. Но выдержки у него хватало ненадолго. По своей простецкой наивности он вновь и вновь залезал в нехоженые дебри.

Из Темнолесской путь лежал через Надежду, Бешпа- гир, Сергиевку, Северное, Александровское, Большой и Малый Томузлов, а за ними по прикумским скудным песчаным и солончаковым степям добирались до астраханских пределов. Свернув на северо — восток, направились вдоль Каспия, через его прибрежные селения — Белозерское, Башмачаговское, Кашкаганское.

Вот, наконец, и кош Кучуку — затерянное в необъятных просторах полупустыни крохотное становище чабанов и пастухов с овечьими отарами и верблюжьими стадами. Отсюда — 20 верст до Астрахани. Дико и пустынно окрест. Скрашивала неуют и заброшенность тех мест первая зелень, покрывавшая землю и редкие кустарники.

— На край света притопали, — опять с непередаваемой иронией констатировал все тот же Никифор Чечик, вокруг которого уже собралась охочая до его шуток походная братва.

Никифора такое внимание всегда подзадоривало на новые каверзы. Он удивил слушателей замысловатой загадкой:

— Чем нас встретит Астрахань: редькой или хреном?

Никто не угадал. Тогда он спросил Федора Дикуна:

— А ты как считаешь?

— Очень просто: хреном с редькой. Чтоб жизнь не казалась сладкой.

— В самую точку, — удовлетворенно возрадовался Никифор.

На следующий день, 10 апреля, черноморцы, вертя головами направо и налево, уже озирали берега великой русской реки Волги:

— Широка и глубока матушка. Не зря про нее песни сложены.

За три дня, раньше обусловленного срока, весь казачий табор паромами переместился на левый берег, обосновался там на Житном бугре. И это не осталось без комментариев остряков:

— Итак, ребята, теперь нам назад ход отрезан, Волга его закупорила. Работает головушка у отцов — командиров.

С должной оперативностью бригадир и кавалер Антон Головатый отправил срочную депешу высшему военному командованию:

«Честь имею доложить, что по выступлении моем с двумя пятисотенными верного войска Черноморского пешими полками 26 февраля из города Екатеринодара, следуя маршрутом, достигли благополучно до города Астрахань, настоящего апреля в десятый день и по переправе через реку Волга расположился лагерем вверх по левому оной берегу от Астрахани за полторы версты».

Бригадир и кавалер Головатый привел полки, или еще лучше сказать, пешую казачью бригаду черноморцев к месту назначения в основном без потерь. Тому способствовала набиравшая добрую силу весенняя пора. И все- таки марш выдался нелегким: по болезни из строя выбыло более пятидесяти походников, вследствие чего комбригу пришлось срочно связываться с войсковым правительством и просить о присылке в его распоряжение новых воинов на замену выбывших. Огорчило его и то обстоятельство, что в Кизляре он не застал графа Валериана Зубова и не смог из рук в руки передать ему батыргиреевского скакуна, поскольку Зубов находился теперь в авангарде наступающих русских войск, выбивавших противника из Дагестана.