Казачий дух - [19]

Солнце, зажатое между двумя горными грядами, начало клониться к самой высокой из вершин, собираясь за нее закатиться. Блики от лучей стали не такими яркими, сверкая лишь на наконечниках пик. День только перевалил на вторую свою половину, но в горах это не имело никакого значения, здесь ночная мгла могла опуститься задолго до наступления вечера. Ущелье начало закругляться влево, в клекоте речных струй прибавилось мощного рева. И сразу едущий впереди проводник из ногаев, принявших православную веру, поднял монгольскую свою плеть. Панкрат остановил кабардинца, подозвал к себе племянников Чигирьку с Тараской, сыновей дядюки Савелия. Молча указав на проводника, застывшего на месте, заставил их наклониться к его лицу и приказал, перекрывая грохот водного потока:

— Спешивайтесь и бегите узнавать у ногая, что он такого заприметил.

Казачки, успевшие показать себя в военном деле с лучшей стороны, хорьками заюлили между валунами, перегородившими русло реки, чуть умерившей за лето свой норов. В другое время года пройти вдоль русла было бы невозможно. Через несколько минут они вновь взлетели в седла:

— Там Шамилевы дозорные, дядюка Панкрат, — доложил Чигирька, поправляя папаху рукой, выскочившей из широкого рукава черкески. — Они устроили за поворотом пост на вершине скалы и запалили костер.

— Сколько их, не сосчитали?

— Дюже далеко, и гребень на скале обзор загораживает.

Панкрат поднял голову, обследовал отвесную стену ущелья с неприметными глазу уступами, медленно повел по ней взором до поворота, скрывавшего дозорных. Зацепиться было не за что, хотя верх ущелья, скорее всего, соединялся со скалой, на которой был разведен костер. Кое-где из трещин росли кусты, ветви от которых стлались по отвесу, но они располагались далеко друг от друга. Да и вряд ли эти кусты выдержали бы вес человеческого тела. Панкрат задумчиво покусал концы усов, возникшая проблема заставила его наморщить лоб. Поворачивать назад после почти трехдневного перехода было смерти подобно, но продолжать движение вперед тоже не имело смысла, потому что за поворотом казаков ждала та же самая смерть в виде громадных валунов, которые абреки сбросили бы на головы терцов. Полковник снова всмотрелся в стену:

— Чигирька, а если заарканить вон тот куст, а с него попробовать дотянуться до следующего. Не получится? — обратился он к племяннику, успевшему дослужиться до хорунжего. И сам отверг свое предложение. — Вряд ли что выйдет, со второго куста больше соваться некуда.

— Зачем идти по прямой, дядюка Панкрат? — присмотрелся к скале Чигирька, понявший замысел атамана. — Если со второго куста перескочить на тот, что рядом с ним, то от него четвертый, который растет выше, будет уже поближе.

— А дальше?

— Там уступ виднеется, с него начинается трещина шириной с подметку ноговицы.

— Вижу, но за что ты будешь держаться? — прищурился полковник.

— За рваные края трещины, и за воздух, — озорно осклабился казачок. — Лишь бы ступня туда влезла, а там найду, за что уцепиться.

Из середины конников подъехал дядюка Савелий, за ним подтянулись Захарка с Петрашкой, последним показался Буалок с неизменной своей шпагой на боку. Вникнув в суть дела, Савелий, младший брат убитого абреками атамана Даргана Дарганова, со вниманием обследовал путь, по которому его сыну предстояло подняться из ущелья на верх, и взлохматил свой светлорусый чуб:

— Мой Чигирька эту стенку одолеет, но пока он на нее взберется, из него весь дух выйдет. Да и солнышко успеет закатиться за горы, — рассудительно заметил он. — К тому же, мы не знаем, сколько абреков собралось вокруг того костра, а вдруг рядом с ними устроились на отдых еще с десяток горцев.

— Тогда что ты предлагаешь, дядюка Савелий? — повернулся к нему Панкрат.

— Пусть вместе с Чигирькой полезет кто-то еще, заодно друг друга подстрахуют. Но второго моего сына ты в разведку не посылай. Мало ли что…

— А если из затеи ничего не получится, тогда останется проверенный веками казачий способ, — включился в разговор атаман станицы Ищерской Никита Хабаров, тот самый казак, который был освобожден стодеревцами из плена во время их вылазки в высокогорный аул Цахтуры. — Как только стемнеет, мы обмотаем копыта наших коней тряпками, и пока не взошла луна, попробуем проскочить опасное место.

Захарка выдвинулся вперед и дополнил:

— Если и в этом случае нас постигнет неудача, мы пойдем на прорыв. Ночью абреки вряд ли разглядят, куда бросать камни. В конце концов, это ущелье не бесконечное, да и посты они тоже расставили не по всему верху.

Чигирька и присоединившийся к нему Гришка, сын хорунжего Черноуса, успели спешиться и взять в руки мотки тонкой веревки, скрученной из конского волоса на ткацком станке с вертлявым веретеном. Магазинную бечевку терцы не признавали, считая ее ненадежной. Молодые казаки подошли к стене и стали примериваться, как ее одолеть, за ними взялись следить все станичники, исключая тех, кто подменил ногайского проводника, они не спускали глаз с дозора. Чигирька ловко набросил петлю на корявый куст, росший саженях в пяти от дна ущелья. Подергав за конец, он обезьяной запрыгал по отвесной стене, подтягиваясь на руках, одновременно упираясь ногами в скалу. Скоро казак оседлал ненадежную опору, снял с нее петлю и забросил ее на следующий куст, росший выше. Проверив на прочность и его, поймал брошенный ему Гришкой конец веревки, помог тому подняться к себе, сам той же обезьяной сразу отправился покорять очередную высоту. Так, сменяя друг друга, оба молодца добрались до середины стены. От этого места работа у них должна была пойти веселее, потому что от уступа начиналась трещина, расширявшаяся кверху. Отдохнув, станичники взялись ее обследовать, они по очереди пытались пропихнуть в нее одну ногу, одновременно цепляясь руками за края углубления. Но что-то у них не получалось, дело было в том, что расщелина расходилась вширь намного выше от их папах. Скоро у казаков, собравшихся на дне ущелья, на лица присела озабоченность. Кто-то взялся отвязывать бурки, притороченные за седлами, чтобы сделать из них подобие плаща на случай падения скалолазов вниз, кто-то соединял веревки концами и с длинным канатом готовился поспешить на помощь товарищам. Панкрат покосился на дядюку Савелия, обливавшегося потом, он и сам рукавом черкески незаметно смахнул со лба обильную влагу.