Кайнокъ - [14]

— Ткачук, Пестова, Игушева — отделение уголовного розыска. Уварова — инспектор ОБХСС. Астанина — паспортный стол… Остальные, несмелые да молчаливые, Каулина, — поглядел на дежурную, ожидая реакцию на слово «несмелые» перед ее фамилией, но та лишь немного губы скривила: поду-умаешь, еще поживем-увидим. — Итак, Каулина, Саблина, Ветрова составят отделение службы… К вечеру мы (кто такие мы?) сделаем должностные инструкции, вручим каждой из вас. Через неделю… Нет, через три дня проведем собеседование: кто как усвоил… Вопросы есть?

И снова не было вопросов.

«Не поняли. Считают мероприятием… Новая метла по-новому пошла, — подумал Пирогов. — Придется снова да ладом. При собеседовании».

Но тут Ольга Игушева, как прилежная ученица на уроке, подняла руку:

— Товарищ лейтенант, вы сказали Полине, что она… В общем, что такое екалэмэнэ? Это хорошо или плохо?

А у самой глаза невинные. В невинности той заключена тайная проказа.

— Кусочек русского алфавита. Еще вопросы?

Каули на длинно зевнула в кулак.

— Товарищ начальник, а милиционерам губы красить можно?

Глава пятая

В папке текущих дел Ударцева внимание Корнея Павловича привлекло сообщение о каком-то шаре, якобы два дня парившем над горами. Предположить, что запустили его немцы с целью разведки или воздействовать на психику нашего глубокого тыла было бы очень смело. Но автор письма Сахаров утверждал именно это, рассуждая на двух страницах о хитрости, коварстве, высокой технической культуре немцев, Германии. К письму была подколота официальная справка гидрометеослужбы, сообщавшая, что в дни, близко стоящие с теми, что назывались категоричным корреспондентом, никакие зонды не запускались. Таким образом, метеослужба открещивалась от шара, предоставив НКВД либо списать заявление, либо заводить «дело» и искать бог весть кого и что.

Важная подробность, подмеченная Михаилом и бегло (Пирогов чуть голову не свихнул, расшифровывая лаконичную запись) изложенная на отдельном маленьком, не более детской ладошки, листке, подколотом к тому же письму-заявлению. Сообщение о воздушном шаре с подвесной гондолой совпадало по времени с пуском нового рудника близ Ржанца и началом добычи ртути на нужды обороны.

И тут круг замыкался. С одной стороны — до немцев далеко, да и задача разведки технически не разрешима, с другой — совпадение с таким не безразличным для врага событием… Хочешь не хочешь, поверишь в черт знает что.

И письмо, и справка метеослужбы были датированы числом месячной давности. Так почему же они не списаны в архив?

Держа бумаги перед собой, Пирогов вышел в просторную прихожую. Прихожая эта во времена старые, еще купеческие, была залой для гостей, для гуляний. Одна стена ее была капитальная. Противоположная — легкая, из оштукатуренных досок, с тремя дверями; вторая половина дома была разгорожена на пять небольших комнат. Самую просторную занимал начрайотдела (теперь уже НКВД), две смежные — угро и инспектор ОБХСС. В четвертой с еще довоенных времен размещалась ленинская комната. Пирогов проводил в ней политзанятия с девчатами. Последняя, самая крохотная, как вспоминали старики — сундучная бывшего хозяина, предназначалась под паспортный стол.

В большой прихожей комнате, сразу у входа с улицы, стоял высокий деревянный барьер. За барьером тяжелый, на резных ножках, с закругленными углами — стол, крашеный стул, доска с приказами. Остальная площадь пустовала. Обычно на ней толкались, прохаживались в ожидании приема или очереди посетители. Теперь здесь хозяйничала Ирина Петровна Долгова. Для нее поставили впритык к простенку у двери к начальнику стол, конторку — под углом к столу и еще один столик для пишущей машинки. Телефон провели. «Испортит она нам Корнея», — ворчали девчата-милиционеры.

— Вы не помните, чем закончилось это… заявление? — спросил Пирогов, протягивая Ирине Петровне письмо Сахарова.

Она взяла бумаги, вглядываясь в них, будто машинально вошла в кабинет. Озадаченный Корней Павлович пятился, пятился от нее, пока не уперся задом в стол.

— Михаил Степанович не выносил в коридор деловых бумаг, — сказала негромко Ирина Петровна, но в голосе ее слышалось назидание. Пирогову стало неловко за свою оплошность.

— Надо привыкать. Не стесняйтесь приглашать к себе секретаря. И милиционеров — тоже. Вы ж… — Вскинула глаза к потолку, показывая, какой величины он. — Что касается их, это ваше дело. А со мной так.

Он обещал запомнить урок. Повторил вопрос.

— Сколько я помню, Михаил Степанович верил в возможность такой разведки.

— Почему вы так думаете? Он говорит об этом?

— Он никогда не говорил о своих делах. Но я помню, что спросила у него однажды, не спишет ли он письмо Сахарова в архив… А Михаил Степанович ответил, что ему не все ясно, пусть стоит на контроле.

— И вы решили, что он верит Сахарову?

— Верит в возможность…

— Но ведь это невероятно! Столько километров! Такая точность!

— А если шар запустили в нашем районе? — живо спросила она. — Он взлетел, сфотографировал рудник и снова сел.

Довод поразил Пирогова простотой и реальностью.

— Это вам Ударцев сказал?

Она отвернулась.

— Виноват… Значит… Встречался ли Ударцев с Сахаровым?