Кайкки лоппи - [23]

Старпом засмеялся:

— Что узнать-то хотел? Поди, оклад мой интересует?

Юра прекратил трогать себя за лицо и горестно вздохнул:

— Могли бы мы от этой напасти отбиться? А?

Пашка прищурил глаза, сжал кулаки и отвернулся к переборке. Наступило молчание, только урки, не способные переносить тишину, бормотали друг другу что-то вполголоса.

— Вообще-то, да! — наконец, произнес старпом. — Во-первых, нельзя было никому расслабляться, пока этими местами передвигаемся. А мы — сидим все вместе, кушаем. Надстройка не задраена, вахтенные не выставлены, даже пожарные шланги не разнесены для отражения возможных атак. Во-вторых, ну, напали они на нас. С оружием, гранатометами — все, как положено. Пусть даже что-то типа крупнокалиберного пулемета у них имеется. Пусть! Но наш борт-то надводный! Три метра ползти надо, чтобы перелезть на палубу. Даже несмотря на то, что голландские проектировщики, суки, вместо фальшбортов леера тянут, восемь человек с четырьмя брансбойтами могут контролировать весь пароход, укрываясь за толстыми плитами бака и надстройки. Стрелять захотят негры сраные? Извольте! Снизу вверх, сектора упираются в небо. Или ловите рикошеты от корпуса. Гранатометом пульнуть? Если не кумулятивные патроны, то сталь толщиной в палец, даже если она и китайская, под тем же углом способна переправить гранаты куда подальше. В надстройку стрелять? Пожалуйста! Рубку разворотить, валовую линию перебить, в каютах пожар устроить? То есть лишить судно управляемости, или вообще уничтожить. Тогда какой смысл его захватывать? Разве выкуп платят за утонувшие пароходы? В-третьих, залезать на борт все равно придется по веревкам, либо каким-то приставным лестницам. Не будем же мы им генеральный трап спускать! Пусть попробует самый цепкий негр за канат свой цепляться, когда по нему бьет направленная струя из пожарного гидранта силой в шесть бар. А там, глядишь, подмога к нам подоспеет. Америкосы, либо наши, отечественные.

Пашка махнул рукой и опять отвернулся к переборке.

— А вот я однажды в прессе прочитал рассказ. Газета, конечно, полный отстой, но заметка была интересная. Я тебе сейчас ее перескажу близко к тексту. Там как раз про этот Баб-эль-Мандеб один парень пишет. Правда, в те времена у этих сомалийцев оружия было еще не так, чтобы много. Короче, слушай, — сказал Юра и поведал историю, называвшуюся «Крысары Баб — Эль — Мандеба», очень точно запечатлевшуюся в его памяти:

«Океан укрылся ночью, мы с фиттером (слесарем — сварщиком) сидели перед надстройкой контейнеровоза „Германа“. Где-то по корме трепетал Либерийский флаг, больше похожий на тряпочку — экваториальная жара и влажность побеждают любые тайды и ассы. У нас с Сашей тряслись руки. „Надо хлопнуть вискаря“, — предложил он. С моей стороны возражений не последовало.

Наше судно, загрузившись в Малайзии всякой лабудой, шло на Средиземку. Конечно, принимались стандартные меры против пиратства в Малаккском проливе (наблюдение, связь), но бог миловал, пронесло. На рейде Сингапура, где мы получали снабжение, на борт залезали во множестве весьма сомнительные торгаши, воодушевленно выпытывающие у экипажа, много ли золота — брильянтов везем, сколько баксов в судовой кассе, какая ценность в грузе и т. д. Так мы и проехали без эксцессов мимо грозных малайских флибустьеров, прошли Индийский океан, вот-вот собиравшийся разразиться жесточайшими муссонными штормами.

Этим вечером мы с Сашей — фиттером вышли полюбоваться на закатный зеленый луч. Судно плавно вписывалось в Баб — Эль — Мандебский пролив: слева Сомали, справа, стало быть, арабы. Мирный пейзаж рассекла веревка с ржавым крюком на конце, который, коротко лязгнув о металл, зацепился за фальшборт. Потом другая, третья. Мы стояли поблизости, поэтому подпрыгнули от неожиданности так высоко, что приземлились на палубу уже рядом с абордажными крючками. Перегнулись через борт и узрели белые зубы, белые глазы как-то конвульсивно приближающиеся к нам по пеньковому тросу.

Самое сложное в любом поступке, да и вообще в любом деле — это принять решение. Правильное, неправильное — время рассудит, но попробуй вывести себя из состояния „стояния“. Какие потуги нужны! Мы-то мгновенно оценили наших визитеров. И понадобилась целая вечность, пока я выдавил из себя: „Разрешаю мочить козлов“. Саша после этого без паузы взревел: „Мочи козлов!!!“ Выполнил распоряжение старшего механика, так сказать. Негр (конечно же, негр, мазефака!) перестал трясти свою грязную веревку и испуганно рухнул на головы корешей. Кореша возбужденно взвыли.

До палубы с лодки примерно четыре метра, мы шли полным морским ходом, следовательно, им приходилось достаточно виртуозно маневрировать, чтоб самим не оказаться в бедственном положении. Это значит, для противодействия есть время. Недостаточное, чтоб поднять тревогу на судне, но вполне, чтоб брать из ближайших судовых ящиков вистлоки (4-хкилограмовые железные штуковины для крепления контейнеров) и бросать черным парням пасы на голову. „Саша, — говорю, — беги звонить на мостик“. „Яволь“, — ответил он и растворился в сумраке.

Сам я начал чувствовать себя хозяином положения: негры упрямо карабкались со своими ножами на борт (огнестрельное оружие у них, по всей видимости, не водилось, иначе палили бы, как „салют, Мария“), я прицельно бил по ним с обеих рук. Кто-то снизу бросил в меня свой нож, длиной в локоть. Ножик перевернулся в воздухе и возвратился к своему хозяину. Раздался сдавленный крик. Радости в нем я не услыхал. Наконец, осознав свой неуспех, морские разбойники решили ретироваться, обрубив концы. Мне уж хотелось запеть победную песнь, как вдруг вместе с холодным потом накатила мысль, что такие пираты поодиночке на суда не нападают. Правый борт мы защитили от посягательств, но левый-то оставался беззащитен!