Кай - [4]

— Быстро за ним, уйдет! — епископ рванулся в мою сторону, но поскользнулся на луже крови и упал, выронив кинжал, который подкатился ко мне.

Я схватил этот клинок и быстро пополз к яме, ощутив исходивший от нее смрад. Сложил руки перед собой и проскользнул в отверстие, ожидая упасть вниз, но не успел. Чья-то рука схватила меня за ногу и держала так крепко, что мне стало больно. Мне пришлось выгнуться, и я с размаху ударил кинжалом по пальцам своего преследователя, но даже не смог поранить его. Убийца, использовав момент, отпустил мою ступню и перехватил меня за левую руку.

— Попался, сучонок, — донесся голос того священника, который встречал нас у входа в храм, — Я держу его, епископ Баренс.

Баренс. Так тебя зовут! Я поднял голову и посмотрел на лица убийц. Они втроем, мешая друг другу, держали меня за предплечье и старались вытянуть наверх. Нельзя дать им себя вытащить, иначе меня просто убьют.

В отчаянии я начал размахивать кинжалом во все стороны, пытаясь попасть по держащим меня рукам, но промахнулся и сильно полоснул лезвием себя по локтю. Нож вошел в него как в масло, полностью разрезав сустав, а локоть пронзила страшная боль, какую мне не доводилось испытывать никогда. Я что, отрезал собственную руку? Но этого не может быть, у меня нет столько сил!

Я полетел вниз, оставив свое предплечье в руках служителей храма и грохнулся в какую-то вонючую жижу, которая доставала мне до пояса. Вокруг стояла кромешная тьма и сильная вонь, от чего меня чуть не вывернуло на изнанку. Сверху раздавалась отборная ругань, а я, задыхаясь от смрада, искал на ощупь хоть какой-нибудь выход. В голове колотилась мысль, что я только что лишился руки, но боль временно отступила. Отец говорил, что от болевого шока иногда можно потерять чувствительность.

Отец… Я снова вспомнил о родителях, и осознал, что больше никогда не услышу их счастливые голоса. Папа больше не взъерошит мне волосы, а мама не поцелует вечером. Почему боги позволили забрать их? Что я им плохого сделал? Ненавижу!

Неожиданно, слева от меня сильно зашумело, а затем мощный поток воды ворвался в яму и понес меня куда-то вниз за собой. Я крепко сжал кинжал в уцелевшей руке и снова начал падать, а затем ударился головой обо что-то твердое и потерял сознание.

Глава 2

Я проснулся от сильной боли и открыл веки, которые снова непроизвольно сомкнул, из-за ударившего в глаза яркого света факела.

— Чу, чу, чу маленький тише, тише… Очнулся. Чу, чу, чу… — старый, скрипучий голос, в котором чувствовалось тепло, настойчиво повторял одни и те же слова. — Чу, чу, чу. Старая Марта поможет, поможет.

Кто это? Снова медленно открыл глаза, привыкая к освещению. Обрубок моей руки рассматривала уродливая старуха, с гнилыми зубами. Спутанные грязные волосы свисали на ее лицо, а самые их кончики противно щекотали мой живот. В своей ладони она держала смоченную какой-то жидкостью тряпку и водила ей по моей культе. Рану сильно щипало, но я догадался, что она пытается помочь.

— Чу, чу, чу. Марта знает, знает.

— Вы кто, бабушка?

— Марта, Марта. — Старуха подняла глаза и посмотрела мне в лицо.

Несмотря на отталкивающую внешность, ее глаза выглядели добрыми, хотя и казались немного безумными.

— Бабушка Марта, вы меня спасаете?

— Мальчик сам, сам. Мальчик может себя спасти. Чу, чу. Марта направит мальчика, мальчик сильный. Самый сильный. Кинжал опасный, мальчик боится кинжала.

Кинжал. Я понял, что потерял его и начал озираться вокруг, пытаясь для начала понять, где нахожусь: полукруглая каменная арка, протянувшаяся в обе стороны до куда только видит глаз; под ней по центру медленно текла вода, словно река. А я лежал под низко закрепленным в стене факелом на каменном полу.

Городская канализация. Мне вспомнилась картинка в книге, где было изображено похожее сооружение. Я снова вернулся глазами к старухе:

— Бабушка Марта, где я нахожусь? Мне надо срочно выйти в город.

— Мальчик умный. В город нельзя, мальчика ищут, ищут. Чу, чу, чу.

— Марта! Он уже пришел в себя? — я услышал грубый, но еще юношеский голос и повернулся к его источнику. — Очухался, везунчик. Такие слабаки здесь обычно не выживают.

Парень, лет тринадцати. В этом возрасте они уже не совсем дети, но и до мужчин им очень далеко. Мама называла их подростки.

Мама… В сознании всплыл образ, она такая красивая в белом платье и улыбается мне. Затем картинка резко померкла, сменившись отрубленной головой с безжизненными глазами, которые смотрели куда-то сквозь меня. Внутри замутило, я перевернулся на бок и меня вытошнило желчью.

— Мальчик, мальчик голодный. Чу, чу, чу. Мальчик долго не ел.

— Подняться сможешь? — подросток присел на корточки и заглянул мне в лицо.

Я рассмотрел его получше. Одет в грязные лохмотья, испачканная физиономия и проворно бегающие глаза. Когда мы по выходным ходили с семьей на рынок, нам иногда встречались такие как он. Они частенько убегали от стражников, но иногда попадались, после чего их с криками куда-то отводили. Мама говорила, что этих бездомных людей называют «изгои», и им приходится воровать, чтобы выжить. У них обычно нет способностей, поэтому они не могут стать гражданами. А без гражданства почти нельзя найти хорошую работу.