Кавказское сафари Иосифа Сталина[воспоминания родственника Нестора Лакобы] - [10]
Каждый посторонний вызывал во мне чувство тревоги. И я задними двора-ми убегал к двоюродным сестрам, — единственным родственницам, которые пре-доставляли убежище. Но однажды я не успел. Мама готовила любимое блю-до, мне удалось достать немного вина, и я отвлекся. Или устал. Устал жда-ть, бояться.
Они пришли незаметно. Как дикие кошки пробрались к двери и постучали. О том, чтобы не открыть, не могло быть и речи. Кто-нибудь из соседей мог нас-тучать, что я дома, то есть в сарае. Обязательно бы настучал. Они бы сломали дверь, напугали мать, и кроме побоев и сердечного удара у матери, ничего из этого не вышло бы.
Одного из чекистов, Отари Пхакадзе, я запомню навсегда: в 54-ом, когда я окончательно вернусь домой (а был еще и второй срок), этот негодяй предло-жит мне стать сексотом.* «Он меня посадил, но прошли годы, все изменилось, мы можем стать друзьями!». Пятнадцать лет тюрем, лагерей и ссылок, в при-нципе, дают человеку единственное преимущество. Они позволяют посылать к чертовой матери сволочей, подобных Пхакадзе.
Я уже сказал, что был и второй срок. В 1947 году мне удалось вернуть-ся домой, — с «волчьим билетом», без права на жительство. Кое-как устроился на работу — в г. Кутаиси. И все-таки на меня донесли. Но мир не без добрых лю-дей: вовремя предупредили. И я буквально сбежал в Батуми. Жил, как гово-рится, ниже травы, тише воды.
А подставил меня родственник. Этого человека уже давно нет в живых, от-того и не хочется называть его имени. Был жаркий, летний день, страшно му-чила жажда и я решил сходить за лимонадом в лавочку Александрэ. Внезапно, как снег на голову, свалился этот родственник. Мама сказала, что он не был у нас целую вечность. Его удивило, что я иду за холодным лимонадом, будто мы встретились зимой; он нес вздор, в общем, плохо справлялся с ролью, ви-димо был еще неопытным стукачом. Но задержать меня сумел. И вдруг при-шли они. Чекисты ходили тогда парами, как в классических фильмах о тай-ной полиции, но по случаю лета — без плащей. И странно, что один из них все-гда говорил с армянским акцентом…
На следующий день после первого ареста, то есть 15 июля 1939 года, я был отправлен в Сухуми, где разыгралась трагедия семьи Лакоба.
Меня посадили вместе с крестьянином по фамилии Агрба. От него я полу-чил первые сведения о том, что творилось в Абхазии. Причиной же его ареста было элементарное гостеприимство. Он приютил на ночь односельчанина, ко-торого несправедливо объявили абреком.** Однажды ночью Агрба вызвали на допрос. А привели, то есть приволокли, лишь под утро; избитого до полусмер-ти. И бросили, как ненужную вещь. «Меня колотили шомполами», — задыхаясь, признался он. Я никогда не забуду слов этого крестьянина: «Ты человек обра-зованный, тебя они не посмеют тронуть»…
Однако через десять дней настала моя очередь…
В большом кабинете наркома внутренних дел Абхазии Варлама Какучая на-ходились еще двое: начальник следственного отдела Калинин и заместитель наркома Гагуа. Этот Какучая начинал свою грязную карьеру в Зугдиди, где прославился «фирменными» пытками. Он, в частности, заставлял арестованных несколько часов кряду стоять на холоде, надев им на шеи покрышки от грузо-вых автомобилей. Подражая своему учителю Лаврентию Берия, он держал на роскошно обставленной квартире молоденьких домработниц. Потом Какучая перевели во Владикавказ. Первое время, пользуясь своим одиночеством, буду-щий нарком ВД Абхазии каждый вечер устраивал у себя на квартире оргии. Но когда в столицу северной Осетии переехала семья Варлама, ему пришлось несколько охладить донжуанский пыл. Тогда Какучая переводит из камеры предварительного заключения во внутреннюю тюрьму НКВД девицу по фа-милии Кюрс, которая подозревается в убийстве родной тети. Труп тети по приказу Какучая тайно предают земле, а Варлам целый месяц наслаждается с арестанткой у себя в кабинете. Но вести о «тюремном романе» просачивают-ся и сквозь толстые стены НКВД. И Какучая ничего не остается, как изба-виться от любовницы. Он быстро сфабриковал ей политическую статью, и Кюрс расстреляли в подвале владикавказской каталажки.
Уже после двадцатого съезда партии, на тбилисском судебном процессе Вар-лам Какучая будет осужден на десять лет лагерей.
Калинин дослужится до чина генерала и должности начальника следст-венного отдела НКВД Грузии, уйдет в отставку, пожелает уехать на родину, в Россию, но отдаст дьяволу душу на платформе Тбилисского железнодорож-ного вокзала.
Гагуа будет уличен в 1948 году в мошенничестве и покончит жизнь самоу-бийством прямо на партсобрании.
Но пока верзила Калинин стоит в кабинете наркома и смотрит на меня с ус-мешкой. А Гагуа, — высокий брюнет с орлиным взглядом, — держит в руке то-лстую веревку, опуская ее в ведро с водой.
Допрос вел один Какучая, не вставая с кресла и ничего не записывая.
«Предварительное расследование», если конечно то, что делалось в этом вер-тепе, можно было так назвать, шло вокруг моей «контрреволюционной дея-тельности». Мне клеили обвинение со следующей формулировкой:
«Борис Тидо, арестованный в 1939 году за антисоветские разговоры, показал, что студенты Абхазской группы Новочеркасского Индустриального института:
Русского писателя Александра Грина (1880–1932) называют «рыцарем мечты». О том, что в человеке живет неистребимая потребность в мечте и воплощении этой мечты повествуют его лучшие произведения – «Алые паруса», «Бегущая по волнам», «Блистающий мир». Александр Гриневский (это настоящая фамилия писателя) долго искал себя: был матросом на пароходе, лесорубом, золотоискателем, театральным переписчиком, служил в армии, занимался революционной деятельностью. Был сослан, но бежал и, возвратившись в Петербург под чужим именем, занялся литературной деятельностью.
«Жизнь моя, очень подвижная и разнообразная, как благодаря случайностям, так и вследствие врожденного желания постоянно видеть все новое и новое, протекла среди таких различных обстановок и такого множества разнообразных людей, что отрывки из моих воспоминаний могут заинтересовать читателя…».
Творчество Исаака Бабеля притягивает пристальное внимание не одного поколения специалистов. Лаконичные фразы произведений, за которыми стоят часы, а порой и дни титанической работы автора, их эмоциональность и драматизм до сих пор тревожат сердца и умы читателей. В своей уникальной работе исследователь Давид Розенсон рассматривает феномен личности Бабеля и его альтер-эго Лютова. Где заканчивается бабелевский дневник двадцатых годов и начинаются рассказы его персонажа Кирилла Лютова? Автобиографично ли творчество писателя? Как проявляется в его мировоззрении и работах еврейская тема, ее образность и символика? Кроме того, впервые на русском языке здесь представлен и проанализирован материал по следующим темам: как воспринимали Бабеля его современники в Палестине; что писала о нем в 20-х—30-х годах XX века ивритоязычная пресса; какое влияние оказал Исаак Бабель на современную израильскую литературу.
Туве Янссон — не только мама Муми-тролля, но и автор множества картин и иллюстраций, повестей и рассказов, песен и сценариев. Ее книги читают во всем мире, более чем на сорока языках. Туула Карьялайнен провела огромную исследовательскую работу и написала удивительную, прекрасно иллюстрированную биографию, в которой длинная и яркая жизнь Туве Янссон вплетена в историю XX века. Проведя огромную исследовательскую работу, Туула Карьялайнен написала большую и очень интересную книгу обо всем и обо всех, кого Туве Янссон любила в своей жизни.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В ноябре 1917 года солдаты избрали Александра Тодорского командиром корпуса. Через год, находясь на партийной и советской работе в родном Весьегонске, он написал книгу «Год – с винтовкой и плугом», получившую высокую оценку В. И. Ленина. Яркой страницей в биографию Тодорского вошла гражданская война. Вступив в 1919 году добровольцем в Красную Армию, он участвует в разгроме деникинцев на Дону, командует бригадой, разбившей антисоветские банды в Азербайджане, помогает положить конец дашнакской авантюре в Армении и выступлениям басмачей в Фергане.