Кавказский пленник XXI века - [5]

Обозлившись на себя и на то, что со мной по моей же вине случилось, я резко перевернулся лицом вниз и, непонятно что себе этим доказывая, начал отжиматься от трясущегося под ладонями картона — вибрации кузова грузовика легко передавались через пол контейнера в ладони. Я не просто отжимался, напрягая мышцы, я выгонял из себя всю хмурь, всю гадость, которой меня напичкали, и алкоголь, и то, что в него намешали. В контейнере было душно и жарко, но я умышленно заставлял себя пропотеть как можно сильнее, чтобы вместе с потом вывести из организма токсины, связывающее мое тело, делающие его рыхлым и вялым.

Мои движения скорее всего не были замечены в темноте, как я сам не видел чужих движений, но звук дыхания был громким, и тот же человек спросил:

— Чем ты там занимаешься, рядовой?

— От пола отжимаюсь, — ответил я, понимая, что мой ответ носит слегка шоковый характер.

Но от шока он избавился быстро. Должно быть, мужик «тертый», которого удивить чем-то особенным сложно.

— Молодец. Сколько раз отожмешься?

— Хочу двести. Но получится, думаю, с трудом. Давно не тренировался. И общее состояние хреноватенькое.

Я отжимался и отвечал на вопросы, выталкивая из себя слова вместе с дыханием. И потому слова получались короткие и сердитые.

— Только дагам не показывай этого, — прозвучал совет. — Иначе такого раба запрягут на три нормы. Наоборот, показывай, что ты слабак и неженка, не то за неделю заездят…

— А ты сам откуда все знаешь? Похоже, уже бывал в рабстве?

— Нет. Но слухи давно ходили, что даги творят. Многие парни из вокзальных знакомых просто пропадали, и все. И я ждал, когда до меня доберутся. Меня же никто искать не будет. Как и их всех. Даже, оказывается, цыган наняли. Мне еще мама в детстве говорила: не верь цыганам. Но я маму и в детстве не слушал, и сейчас советы ее забыл. Вот и стали наши вокзальные пропадать, а менты и народ только радуются этому. Мы же все — люди без дома. Без определенного места жительства. БОМЖи — это называется… Ты один у нас такой, рядовой, до дома не доехавший.

Значит, я угадал в нем бомжа по запаху. И остальные, похоже, пахли так же. Компания, в которую я добровольно никогда бы не вошел. Мне хотелось сказать ему, что я долго в рабстве не задержусь и до дома все равно скоро доеду. Постараюсь доехать за две недели, как и обещал маме, и только потому, что не хочу ее волновать и расстраивать. Понимание этого подтолкнет меня к действию. Но кто знает, что за люди со мной едут, тем более бомжи. Такой национальности я никогда бы не доверился.

Кроме того, один из главных теоретических законов спецназа ГРУ звучит конкретно: если что-то собрался сделать, сначала сделай, а потом говори, если есть необходимость. Наш комбат любил повторять: «Бог дал человеку два уха, но только один язык. Слушай в оба уха, а говори всегда только одним языком. И как можно реже…»

Я все же не выдержал и подошел к щели, оставленной в двери. Саму дверь толкнул, но она была снаружи закрыта, может, даже опломбирована на случай проверки. Я ртом приник к щели и пил шедший через нее воздух, как гнилую и тухлую воду из прогнившего болота. Он был горячим и, кажется, пыльным, пропитанным автомобильными выхлопными газами. Но, если воду из болота, как нас учили, можно легко обеззаразить, бросив туда ветку черемухи, то воздух очистить у меня возможности не было. Вонь бы я пережил легче. Все-таки вырос в промышленном уральском городе, привычен. Но неприятно было, что он такой теплый. Наверное, машина от Москвы уже далеко на юг укатила. В Москве было прохладно, а мы сейчас ехали по жаре. Это чувствовалось и по нагретому контейнеру.

Теи не менее даже этот теплый и грязный воздух переносился легче, чем устоявшийся и все вокруг пропитавший запах моих попутчиков. Мне уже казалось, что и я этим запахом насквозь пропитался, поэтому стоял у щели долго, даже счет времени потерял. Потом устал и хотел снова залечь, в надежде уснуть и проснуться уже тогда, когда мы куда-нибудь приедем, но в это время машина начала тормозить.

— А если полиция машину остановит и захочет проверить груз? — спросил я разговорчивого попутчика, надеясь хотя бы с помощью полиции найти путь к спасению.

— Ты к кому обращаешься? — спросил другой голос, хриплый и донельзя пропитой. В этом голосе звучала откровенная агрессивность, причем явно против меня направленная. Должно быть, мое желание узнать свою судьбу его сильно раздражало.

— Кто ответит, — сказал я спокойно и почти вежливо.

— Спрашивай сразу меня, — отозвался прежний собеседник. — Меня зовут дядя Вася. А Ананас у нас нервный, с ним можешь и не беседовать. Он — нелюдимый. Менты, спрашиваешь?

— Да. Менты.

— Ну, заработают менты, и что с того? Они такие машины останавливают и сразу лапу тянут. Им в лапу кладут, и на этом вопрос бывает исчерпан. Даже смотреть не будут.

— А если я в стенку стучать начну? Стук услышат. Тогда что?

— Тогда машина отъедет от ментов и остановится. А сзади обязательно идет еще машина сопровождения. Они тебя выпустят, пистолет наставят, чтобы не болтал ногами, и изобьют до полусмерти, чтобы другим неповадно было, — с радостью в голосе объяснил Ананас.