Кавказский гамбит - [2]

Он приподнялся на локте. Стрелки показывали ровно пять, в чем Василий не сомневался, а сверялся с часами по привычке.

Панюшкин просыпался безо всякого будильника в одно и то же время с тех пор, как солдатом впервые попал в казарму. Правда, зимой, когда дождь и темень, он вставал в шесть, а летом, при любой погоде — в пять, как сегодня. Это по молодости они с женой в кино бегали, а теперь всю культурную жизнь им заменил телевизор. Книжек в доме не держали, газет не покупали. Капа написанное разбирала по складам, к тому же плохо видела без очков, а очки не покупала — зачем без надобности тратить нелегкие деньги. Если что интересное — убили кого, наводнение или власть сменилась (хоть у нас, хоть у негров каких), — по телику моментально покажут. Да и зачем чужой жизнью интересоваться — со своей бы управиться.

Васька — другое дело, тому сил девать некуда. Иногда по ночам, на малом звуке, смотрел футбол или бокс, а то еще такой срам изобразят, что неловко, хоть и любопытно. Однако и без телевизора вокруг столько занятного — голова кругом! Каждое утро он глядел на мир словно впервые и восхищался его великим разнообразим и красотой, такой яркой и осязаемой на юге. Южнее и теплее в нашей стране края нету.

Если бы Василий Панюшкин имел хоть малюсенькую склонность к размышлению, то подумал бы о благосклонности судьбы, об удаче или просто о везении. Но подобные мысли его не посещали. Он просто жил в свое удовольствие, удивляясь, отчего люди вокруг ссорятся, ругают порядки и даже погоду.

Он осторожно перелез через жену. Та на несколько секунд перестала сопеть, охранно провела рукой по груди и, убедившись, что деньги на месте, взялась трубить носом с удвоенной силой. Вася не помнил, храпела ли она молодой, так давно это было — сорок лет они спали вместе, что нравилось им обоим даже после того, как сын с дочерью выросли. Однако в последнее время Капа все чаще отказывала ему в удовлетворении неубывающих плотских желаний. Когда Васька приходил навеселе, то подкатывался ночью к жене под жесткий бок и давал волю рукам. Она внезапно спрашивала строгим громким голосом, словно и не спала:

— Опять нализался, чурбан чертов! Работать не хочешь, а водку жрешь!

— Не на свои пил, на чужие, чего кричишь. Я выиграл — они поставили. Отказываться, что ли? Я еще не больной на голову.

Выяснив главное, Капа снова погружалась в глубокий сон. Васька жены побаивался — зачем беса дразнить? Но однажды по пьяни отвесил ей оплеуху, чтоб заткнулась, и вдруг увидел в глазах Капы страх. Он так обрадовался, что хотел еще добавить, но она закрылась в комнате на замок. Васька покричал-покричал срывающимся петушиным голосом и лег спать, а утром, когда жена стала ему выговаривать, ничего не мог вспомнить. Но на всякий случай храбро сказал:

— Теперь будешь знать, какой я сильный, если разозлюсь. Это я в молодости тебя боялся, а теперь — ты меня бойся, теперь я тебя крепче. Глянь, как износилась, а туда же, в ферзи лезешь.

— Износисси-и! — неожиданно взвыла Капа на одной высокой ноте и заплакала.

Ваське стало ее жаль. Он обнял костистые плечи жены и поцеловал жесткие волосы.

— Пошутил я, не видишь, что ли? Нету у тебя мозгов, и где ж их взять, не понимаешь ты шуток.

Жаль-то жаль, а глядеть на скукожившуюся, шаркающую растоптанными подагрическими ступнями женщину удовольствие небольшое. Васька вздыхал и отводил глаза в сторону.

У Капы чутье как у собаки.

— Чего морду воротишь! Старая стала, да?

Ну как ей объяснить? Да, состарилась женка-одногодка, и это создавало проблемы. Энергия здорового, ничем не обремененного мужского тела давала о себе знать, потому Васька наладился захаживать с приятелями к одной девице. Ставишь бутылку портвейна, и она принимает всю компанию по очереди, каждого в своем роде, по заказу. Шик! Но это так, мелочи жизни.

Натянув просторные сатиновые трусы, прозванные семейными, Василий пошел в кухню, поставил греть чай и густой вермишелевый суп, приправленный желтым куриным жиром. Обед, ужин — этого он не понимал, еда есть еда. Беззлобно ругнув медленно нагревающуюся электроплиту под названием «Русь», сбегал в туалет — это у него завсегда по часам, как у строевого коня, потом в ванной небрежно прошелся безопасной бритвой по редкой щетине, плеснул в лицо холодной водой — горячей не подавали третий год, поскольку высотный блочный дом числился бесхозным: раньше принадлежал Совету курорта, который приказал долго жить вместе с советской властью. Однако отсутствие такой роскоши, как горячая вода, волновало Василия столь же мало, как политические события. Зимой Капа силком гнала мужа в баню, летом он изредка ходил на море, хотя купаться не любил и плавать не умел. Зубы никогда не чистил — крупные, желтые, без единой пломбы, подвели только раз — сломался коренник, не осилив грецкого ореха, пришлось идти в поликлинику и выдрать с корнем, так что вместо тридцати двух, ему служил только тридцать один зуб, но служил исправно. Вот у Капы уже обе челюсти пластмассовые, как ветерану труда их сделали бесплатно, а значит, топорно, надевала она их лишь затем, чтобы пожевать мясца да яблочка с огурчиком, и сразу возвращала в банку с водой — больно.