Кавказская война - [55]

. Читатель не военный, не совершивший сам многих походов, не поймет, что значат семь лет непрерывной кампании, в продолжение которой войска постоянно на биваке под открытым небом, постоянно в бою, на марше или на работе с заряженным ружьем, не видя ни кровли, ни оседлой семьи; семь лет такой жизни, что, промокши под холодным дождем, нельзя высушиться иначе, как дождавшись солнечного дня, и семь зим, в продолжение которых ни разу не случится ощутить теплоту всем телом разом, а приходится греть перед костром грудь, покуда стынет спина, и потом греть спину, оставляя стыть грудь; в промежутках боя рыть мерзлую землю или под полуденным солнцем таскать на себе бревна, считая отдыхом только те часы, когда служишь мишенью горским винтовкам. К таким тягостям и к такому самоотвержению способен в свете только русский солдат. Но чтобы заставить даже русского солдата вынести подобную жизнь, нужно было начальникам всех степеней делить ее с ними, не жалея себя, а главное, нужно было верно рассчитать каждый час и каждую подробность этого исполинского труда, чтобы не продлить срока дальше меры человеческих сил и не положить армию лоском прежде достижения цели. В этой войне нельзя было ошибаться безнаказанно ни в материальном расчете труда, ни в чисто военных соображениях; каждое ружье и каждый топор надобно было поставить на своем месте и в свое время; каждую подробность надобно было предвидеть заранее и неусыпно наблюдать за ее исполнением. Без напряжения всей энергии, к какой только способен человек, от главнокомандующего до солдата, нельзя было ожидать успеха. Только такою ценой мог нам достаться Кавказ, прежде чем какие-нибудь случайные обстоятельства не перевернули всего положения дел.

Кроме того, для успешности действий нужно было изменить сверху донизу весь порядок распределения сил и управления кавказской армии. В 1856 году кавказский военный театр представлял странную мозаику, в которой отражались все прежние системы, брошенные в теории, но оставившие следы свои во всех учреждениях и в самом подразделении края. Устройство армии выражало таким образом потребности не настоящего времени, а давно минувших лет. Почти весь подгорный край был разбит по управлению на мелкие клетки, подчиненные, каждая, особому независимому начальнику; так что, несмотря на огромную численность войск, мы ни в одном пункте не были достаточно сильны ни для настойчивого наступления, ни даже для надежной обороны в некоторых крайних случаях; соперничество между местными начальниками заставляло каждого из них рассчитывать только на свои силы: общие начальствования, как, например, командующего войсками на кавказской линии, стали не более как нарицательными. Действительное распоряжение всеми мелочами войска и управления сосредоточилось в главном штабе, который не имел возможности следить за правильным ходом такого множества разнообразных дел. Естественно, подобная организация власти не могла не отзываться на деле бессвязностью действий. Наконец, не было никакого общего плана для управления покорными и вновь покоряющимися горцами для уравновешивания различных общественных элементов, боровшихся в среде их, элементов, из которых одни были благоприятны, другие враждебны нам и к которым мы не могли, не должны были относиться равнодушно; тем более что состояние мирных имело величайшее влияние на умы непокорных, на степень ожесточенности их сопротивления. Мы действовали одною силою оружия, без политики и оттого везде встречали только врагов и ни одного доброжелателя, хотя все люди старого порядка между горцами, подавленные, но еще не вконец уничтоженные мюридизмом, могли представить нам значительную точку опоры.

С 1856 года направление в делах изменилось разом, и оттого все пошло иначе. Князь Барятинский испросил новое разделение края на самостоятельные районы, вполне соответствующие топографии страны и стратегическим целям, наделенные средствами для независимого действия в обширных размерах, и вверил их опытным начальникам, поставленным в возможность и потому обязанным неукоснительно содействовать исполнению общего плана. Новым положением обязанности были распределены сообразно с ответственностью, так, чтобы каждый, по возможности, утверждал своею подписью только те дела, в которые он мог вникнуть и за которые потому должен был серьезно отвечать. Вместо отрывочных экспедиций предшествовавшего времени началось общее, непрерывное наступление, отчего вдруг явно выказалось преимущество постоянной армии перед скопищами горцев, которые не могли выдерживать слишком продолжительных походов, потому что должны были сами содержать себя полевою работою. Положено основание разумной системы управления покорными, обеспечивавшей их участь и вследствие того привлекшей к нам те элементы в горском союзе, которые не были непримиримо враждебны, как ясно выказалось при покорении Чечни, а потом и в Дагестане. В то же время глубоко задуманная стратегическая система, состоявшая в том, чтобы, наперекор установившимся мнениям, обойти с тыла неприступный Дагестан, о который до тех пор тщетно разбивались наши усилия, проникнуть в незащищенную глубину его со стороны более доступных чеченских гор и потом покончить все одним сильным и верно рассчитанным ударом — увенчала наши надежды. Половина неодолимого Кавказа была покорена. Но оставалась еще другая половина, к которой до тех пор, можно сказать, еще не приступали. Путь к покорению западного Кавказа казался еще более загадочным, чем к покорению восточного. Князь Барятинский установил в общих чертах план этого нового завоевания, но не успел еще приступить к исполнению, как здоровье его, подорванное трудами боевой и постоянно напряженной жизни, которой он посвятил себя с молодых лет, пошатнулось. Но судьба уже приговорила конец этому тяжкому испытанию России. Дело на Кавказе не остановилось. Новый главнокомандующий великий князь Михаил Николаевич осуществил с редкою последовательностью и твердостью надежды князя Барятинского и навеки установил русское владычество на кавказском перешейке.