Кавказская слава - [93]

Абдул-бек вышел на улицу и замер, не сразу узнав отца. Старика подвели к сыну.

— Рад, что ты вернулся. — Голос Джамала тоже потерял силу, звучал глухо, словно пустой кувшин, треснувший у самого дна. — Твоя жена, твои сыновья тоже пришли в аул. Нас принял мой брат. Ты можешь увидеть их.

— Я приду к вам, но не сейчас. Сколько мужчин погибло?

— Двадцать два из нашего аула, — ответил Джамал. — И тринадцать из тех, что откликнулись на твой зов. Дауд знает их всех поименно.

— Пойдешь со мной, — приказал Абдул-бек юноше. — Мы должны посетить каждый дом. А потом уже придем и в твою саклю…

В саклю к Мухетдину, брату Джамала, своему дяде, Абдул-бек пришел только под утро. Жена, Зарифа, встретила его у порога. Бек хмуро поздоровался с женщиной и пошел посмотреть сыновей. Латиф и Халил спали, угревшись под шубой, и не пошевелились, когда отец наклонился под ними.

— Устали, намерзлись за день, — пояснила, словно бы извинилась, Зарифа. — Наголодались, теперь будут спать долго. Они видели, как вы сражались, как стреляют русские пушки…

— Значит, они видели, как бежал их отец, — оборвал жену Абдул-бек. — Жаль, что они не видели, как мы резали этих свиней за Тереком.

Мужчины ждали его в кунацкой. Бек стащил чувяки, в одних носках прошагал по коврам и сел рядом с Джамалом. Отломил кусок чурека, наколол палочкой кусок мяса, тщательно прожевал, проглотил. Остальные ждали в молчании.

— Как русские ломали и жгли наш дом? — спросил Абдул-бек отца.

— Русский начальник спросил, и я показал. Я решил, что лучше сделаю это сам, чем кто-то другой. Мы обошли дом и вышли. Затем подошли солдаты. Я не хотел смотреть, как рушится дом, который построил еще отец моего деда.

Абдул-бек наклонил голову:

— Как зовут человека, который приказал разрушить наш дом?

— Князь Мадатов. Он не совсем русский.

— Я слышал о нем. Армянин, родился рядом с Шушой. Потом воевал вместе с русскими. Теперь снова вернулся в горы.

— Он храбр, умен и умеет говорить с людьми на их языке.

— Если мне скажут, что он умеет заговаривать пули, я не поверю.

Джамал с гордостью посмотрел на своего взрослого сына. Но подумал, что смелому мальчику, сделавшемуся сильным мужчиной, недостает пока мудрости старика.

— Он мог приказать разрушить все селение. Ты знаешь обычай. Но выбрал только наш дом.

— Если бы он развалил и сжег все сакли, это было бы делом всех мужчин в нашем ауле. Он сделал это с одним нашим домом, и теперь это мой кровный долг.

— Эти русские, сын, они словно вода с тающих снежников. Нахлынут и потом спадут снова.

— Они уже перешли горы, отец, они остановились в Тифлисе. И теперь идут к морю через Карабах, через Нуху. Я был и у народа нохче[37], я видел, как они там поднимаются все выше и выше. Они не остановятся, если мы не поставим заслон.

— Когда валятся камни со склона, мудрый человек не поднимает щит, но ищет укрытие.

Абдул-бек осклабился:

— Если ты ударишь скалу, отец, кинжал затупится, а может даже сломаться. Если ты ударишь русского, он закричит и умрет. Я это видел…

IV

От Чикиль-аула Мадатов провел своих людей ближе к морю и в ауле Мараг встретил полковника Романова с оставшимися при нем батальонами и артиллерией. Далее нужно было выбирать: либо немедленно идти дальше вдоль моря, чтобы встретить Ермолова в Тарках, либо обходить отроги Самурского хребта и дальше углубляться в Каракатайг, тревожа уцмия Адиль-Гирея и побуждая его к сражению. Но для последней диверсии сил казалось Мадатову недостаточно. Командующий корпусом решил все его сомнения. Письмо Ермолова было коротко и написано по-французски, чтобы горцы, даже захватив курьера, не могли узнать смысл послания.

«Любезный князь Валериан Григорьевич, — читал Мадатов строчки, выведенные ровным писарским почерком. — Уверен, что аульчик мятежный тебе особенных сложностей не доставил. Как вернемся, прикажу стереть его с карты. Далее действуй по обстоятельствам. Мы с Вельяминовым покидаем Тифлис и надеемся увидеть тебя в обусловленном месте…»

Романов спокойно сидел на табурете и ждал, когда же генерал закончит разбирать приказ командующего. В том, что Ермолов посылает их дальше и выше в горы, он не сомневался.

Валериан сложил прочитанную бумагу и спрятал в карман черкески.

— Командующий сообщает, что не поможет нам ни одной ротой, ни единым орудием. Все, что возможно снять с места, он забирает с собой.

— А это значит… — медленно начал полковник.

— Что противник по-прежнему имеет десятикратное преимущество в силах, — закончил резко Мадатов. — Табасарань после нашего прихода стихла и уверяет в своей покорности. Но я не доверяю здешним бекам. Во всяком случае, тем, кто остался. Они дожидаются первого нашего неуспеха. А тогда поднимутся и ударят нам в спину.

— А это значит… — потянул полковник знакомую фразу, улыбаясь и давая командиру время поставить точку.

— Что мы не должны дать им подобного повода. Идем к Дербенту. Там станем на дороге в Тарки и поглядим, что предпримет уцмий.

Город Дербент, «узел ворот», вытянулся более чем на три версты от гор и до моря, перекрывая узкий проход вдоль побережья. С юга и севера его защищали мощные стены, заходящие далеко в моря, так, чтобы невозможно было обойти крепость по мелководью. Но в поперечном направлении его длина едва ли превышала несколько сотен саженей, и отряд Мадатова проскочил его просто насквозь. Вышел за стену, продвинулся еще вдоль широкого, набитого колесами и копытами пути, ведущего в столицу шамхальства, и, повернув к холмам, раскинул там лагерь, тщательно огородив его, окопав и обезопасив пикетами да разъездами.