Кавказ - [79]

Есть еще категория людей, гораздо более многочисленных и менее вредных, но, в итоге, производящих неблагоприятное впечатление. Это люди, пассивно «окавказившиеся» умственно и отчасти физически, принюхавшиеся к разным зловониям растленной восточной общественности, примирившиеся с какими угодно гадостями и понемножку усвоившие какое-то левантийское миросозерцание. Они любят кахетинское вино, рыбку шамайку, свежую икру, мороженое, нескромные анекдоты на словах и на практике, выигрыш в карты и т.п. Они будут обедать у кого угодно, водить компанию с кем угодно, лишь бы физическая обстановка ласкала их натуры, разнеженные южным климатом. Если человек, которого они знали, попался в темном деле и понес наказание, они совершенно по-туземному скажут: «Ах, бедный, бедный!» Если на какую-нибудь скромную даму, которую, вследствие малого положения ее мужа, прежде не замечали, обратит лестное внимание высокопоставленный человек, — то люди указанного типа немедленно же окружат ее особенным почетом. В своих левантинских воззрениях указанная часть кавказского общества заходит порою еще дальше: она оказывает уважение проходимцам, которых подозревает в происхождении от людей более высоких, чем их официальные отцы.

Эта инертная группа опустившихся людей может еще ниже пасть со временем, но может, конечно, и очеловечиться. К сожалению, в этой группе довольно много женщин, являющихся нередко источником нравственного понижения своих мужей и братьев. Оторопь берет, когда подумаешь, на ком иногда русские интеллигентные люди женятся и каков современный уровень нашей женской школы, особенно на Кавказе!

Наши дамы и девушки любят говорить о бесцельности жизни. Неужели они не видят, какое огромное национальное дело они могли бы выполнять на наших окраинах, являясь воплощением русской совести и нравственности у домашнего очага обездоленных окраинных чиновников?! Достаточно быть буржуазно-честными, скромными в требованиях от жизни и немножко добрыми! Враги русского дела знают, как важен этот вопрос, — и недаром мне не удалось напечатать на Кавказе вышеупомянутую статью русской женщины, призывавшую к выполнению этой достойной роли.

Мне лично было бы грешно сетовать на кавказскую интеллигенцию и, в итоге, приходить к нелестному для нее выводу. Я имел счастье убедиться, что у нее сердце глубоко русское, чуткое ко всякому искреннему призыву. В чужой среде, среди чужих говоров, она стала забывать о родном народе, но горячо пошла навстречу народным нуждам первой же переселенческой волны. Плохо крещеные приват-доценты на школьной скамье отравили ее головы микробом западнических мечтаний, — а в первый же миг столкновения с резкою действительностью, она поняла аксиому Самодержавия для России; стоило подняться национальным вопросам, стоило разобраться в национальных страданиях — и многие люди, которых в юности школа и печать оторвали от веры, — идут с трепетом сердечным на призыв матери-церкви.

Надо не осуждать этих людей, и не думать, что русское дело на Кавказе испорчено непоправимо. Поправить его покуда еще легко. Если что трудно, так это расколыхать рутинное отношение к делу, убедить тех, от кого это зависит, в необходимости оздоровительной работы, и, наконец, предначертать для этой последней обдуманную, стройную программу.

Так или иначе, а это придется сделать. Когда течение реки запружается обвалом или нанесенным мусором, то не следует думать, что видимый перерыв стихийной работы равносилен ее прекращению.

Национальная работа стихийна не целиком. Она дает людям, любящим родину, возможность и налагает на них обязанность сознательно углублять русло родной реки, прорывать преграды, во избежание ненужных человеческих страданий.

Остановить же русскую реку нельзя: ей принадлежит простор будущего, необъятный, как русская сила.

ПРИЛОЖЕНИЕ

ВЫДЕРЖКИ ИЗ СТАТЬИ «ПРАВДА О ЗАКРЫТИИ АРМЯНСКИХ ЦЕРКОВНО-ПРИХОДСКИХ ШКОЛ» («Кавказ», № 125, 1897 г.).

Опровергая распускаемые армянами и усердно поддерживаемые частью столичной и провинциальной печати, с «Спб. Ведомостями» во главе, слухи о том, что армянские церковно-приходские школы закрыты русским правительством, автор говорит:

«Возражения наши нужно начать с того коренного положения, что не правительство закрыло армянские школы, а закрыло их само армянское духовенство, не пожелавшее подчиниться основанным на законе, а стало быть, не неожиданным и не «произвольным» требованиям местного учебного начальства. Это было не правительственное притеснение, а демонстрация кавказского армянства, в лице его духовенства, против законных требований правительственной власти. Если при этом потерпело дело народного образования в крае, если оно потерпело особенно, хотя бы временно, в лице обучавшегося в закрытых школах юношества, если не оправдавшийся расчет на последствия демонстрации не внес во всяком случае успокоения в возбужденное с недавнего времени самими армянами недоверие к ним, то правительственная власть тут ни при чем, и правительство нельзя обвинять, при обнаруженном им долготерпении, даже в том, что оно превысило миры воздействия, необходимого для достоинства власти.