Кавалеры Виртути - [87]

— Так пристрелялись, что не могу вести огонь, — оправдывался Кубицкий. — Посмотри сам.

Хорунжий Грычман был уже тут.

— Что такое?

Будер, успевший оценить обстановку, указал ему на вспыхивающие язычки пламени из-за нагроможденных у железной дороги стволов бука.

— Там засели, пан хорунжий. Если мы не уничтожим этот пулемет, атаки нам не отбить.

— Отсюда нам их не достать. Надо было…

Пулеметное гнездо располагалось неподалеку; если бы удалось незаметно подобраться к нему с фланга, одна граната решила бы всю проблему. Однако задание было крайне опасным, и Грычман высказал это вслух. Тогда вперед выступил рядовой Цивиль.

— Я пойду, пан хорунжий.

— Вы?

Солдат стоял перед ним навытяжку, смотрел ему прямо в глаза.

— Надо идти.

Грычман кивнул. Действительно, кому-то надо идти, и, возможно, было бы правильнее, если бы это сделал Цивиль. Ему надо было дать такой шанс. Он в нем крайне нуждался. И хотя они больше не разговаривали друг с другом, хорунжий чувствовал, что случившееся не дает ему покоя, и поэтому сказал:

— Будьте осторожны, Цивиль. А мы постараемся отвлечь их внимание.

Солдат вынул из сумки гранаты, сунул их себе за пояс и выскользнул из вартовни, которая грохотала теперь с удвоенной силой. Будер направлял огонь, пригвоздил им немцев к земле, не давая двинуться ни одному из штурмовых отрядов, хотя пулемет у железной дороги сильно усложнял задачу. Рядовые Грудзень и Полець уже перевязывали раны, к счастью легкие, а у капрала Кубицкого пуля скользнула по каске. Над мешками с песком, иссеченными пулями, курилась пыль, словно они наполнены были мукой, однако все продолжали держаться, понимая, что надо отвлечь внимание немцев и дать возможность Цивилю добраться до огневой точки противника. Грычман ежеминутно терял его из поля зрения; солдат полз быстро и ловко, припадал к земле и снова двигался вперед. Хорунжий надеялся, что, если солдат и дальше не потеряет присутствия духа и осмотрительности, попытка удастся.

Цивиль был уже недалеко от немецкого пулемета, однако хотел, видимо, поразить цель наверняка и продолжал ползти. Вдруг он вскочил, метнул гранаты и снова упал на землю, а перед ним взметнулся столб огня и глухо грохнул взрыв. Пулемет умолк, и Цивиль стал отходить. Пуля настигла его уже у самой вартовни.

Пока хорунжий Грычман и мат Рыгельский со своими людьми отбивали атаку немецкой пехоты, на вторую вартовню продолжали обрушиваться снаряды противника. Надземная часть ее была уже почти полностью разрушена, а укрывшийся в подземных казематах гарнизон задыхался от гари и дыма, наполнявших помещение. Домонь напрягал всю силу воли, чтобы удержаться и не броситься к выходу. Он неотрывно смотрел на потолок, надеясь, что он вот-вот рухнет и раздавит всех. Однако массивный свод пока выдерживал, и, хотя снаружи вартовня выглядела как дымящиеся развалины, как громадная куча битого кирпича, укрытая махровой шалью рыжей пыли, подземные ее сооружения выдерживали удары, и, когда огневой вал переместился в сторону казарм, полуживой, едва не задохшийся гарнизон встретил атакующих немцев убийственным огнем пулеметов. Домонь снова выбрался наружу со своими людьми и с импровизированных позиций прицельно косил левый фланг вражеской цепи, продвигавшийся вдоль берега канала. Кирпичная стена, ограждавшая ранее Вестерплятте, была полностью снесена и не могла больше служить прикрытием для наступающих, которые тем не менее пытались подобраться поближе к вартовне и забросать ее гранатами.

— Если подойдут, пан капрал, нам крышка, — проговорил рядовой Чая. — Хватит и двух гранат.

— Пока что, видишь, не подошли.

На мгновение стрельба стихла, поскольку немцы укрылись в воронках, а патроны надо было беречь. Ночью майор предупредил все гарнизоны, что боеприпасы на исходе и огонь следует вести только по видимым целям. Приказ был ясен всем, однако не мог не наводить на мрачные размышления, а Сковрон прямо так и сказал:

— Плохи наши дела, братцы. Что будем делать, когда нечем станет стрелять? Пойдем врукопашную?

— А хоть бы и врукопашную, пан капрал. — Ортян вынул из ножен свой штык, осмотрел его, попробовал пальцем острие: — Как бритва.

— Есть еще и гранаты, — добавил Зых. — Целых четыре ящика.

Домонь прислушивался к этому разговору, но участия в нем не принимал. В желудке у него то начинало сосать, то схватывали какие-то спазмы, потом на смену жжению приходила ноющая боль, которая утихала только тогда, когда он сидел спокойно и не двигался. Однако слушал все внимательно и разделял тревогу Сковрона. Единственным оружием, которое удерживало противника на почтительном расстоянии, были пулеметы. Если кончатся патроны, оборона долго не продержится и будет исчисляться минутами, а может быть, и секундами. Некоторый запас еще есть, но он потребовал прекратить стрельбу, чтобы не расходовать его напрасно. Сковрон лежал рядом с ним и хрипло дышал открытым ртом.

— Вот бы глоточек или полглоточка воды. У тебя ничего нет, Владек?

Домонь протянул ему фляжку. Она была пуста, но капрал отвинтил пробку, опрокинул фляжку и ждал, не стечет ли хоть одна капля. Он стучал по ней и тряс, потом взглянул с укором на Домоня: