Кавалер в желтом колете - [80]

— Алатристе! — позвал он.

Я обернулся к хозяину, растерянно глядевшему на Гуадальмедину и короля. Вот он двинулся к ним, выйдя из-под купола колоннады на дождь. Голубые глаза Филиппа, водянистые и холодные, как у рыбы, обратились к нему.

— Верните ему шпагу! — приказал граф.

Появился сержант со шпагой и всей причитающейся ей сбруей. На самом деле то была не капитанова шпага, а та, которую он позаимствовал у заколотого бородача. Алатристе, еще более растерянный, подержал ее в руке, потом медленно опоясался ею. Вновь поднял голову. Резко очерченный профиль с крючковатым носом над густыми усами, с которых стекали капли дождя, делал его как никогда похожим на ловчего сокола — птицу хищную и недоверчивую.

— Мне? эту пулю… — проговорил Филипп, словно размышляя вслух.

Я недоумевал недолго: тотчас вспомнилось, что когда Малатеста взял короля на прицел, именно эти слова выкрикнул мой хозяин, который теперь со спокойным любопытством смотрел на его величество, будто спрашивая себя, что за всем этим воспоследует.

— Дайте ему вашу шляпу, Гуадальмедина, — потребовал король.

Воцарилась тишина. Наконец граф повиновался, хоть и не слишком охотно — а кому, спрошу я, охота мокнуть? — и передал капитану свою великолепную шляпу, украшенную фазаньими перьями и брильянтами на ленте.

— Наденьте ее, капитан Алатристе, — приказал Филипп.

Впервые за все время знакомства увидел я своего хозяина в полнейшем замешательстве. Еще мгновение он растерянно вертел шляпу в руках.

— Наденьте, — настойчиво повторил король.

Капитан кивнул, хотя по-прежнему ничего не понимал. Посмотрел на его величество, перевел взгляд на Гуадальмедину, потом — на шляпу. Потом — только что не пожав плечами: мол, воля ваша — надел ее.

— Вы никогда не сможете похвастаться этим, — предупредил король.

— Понимаю, — ответил Алатристе. Нескончаемую минуту безвестный отставной солдат и властелин полумира глядели друг другу в глаза. По каменному лицу капитана скользнула мимолетная усмешка.

— Я желаю вам удачи, капитан… Если вас когда-нибудь захотят повесить или удавить гарротой, обратитесь к королю… Отныне и впредь вы получаете право быть обезглавленным как идальго и кабальеро.

Так в то дождливое утро во Фреснеде сказал внук великого Филиппа Второго. Потом Гуадальмедина вскочил в карету, поднял подножку, захлопнул дверцу, кучер щелкнул бичом, и экипаж, оставляя колесами глубокие борозды в грязи, выкатился из ворот, сопровождаемый кавалерийским эскортом и восторженным ревом Косара, который в истинном или показном приливе воодушевления вопил:

— Да здравствует король! Многая лета нашему государю! Боже, благослови Испанию, цитадель истинной веры! Испанию, мать вашу и нашу… благослови!

Потрясенный, я двинулся к хозяину. Тот смотрел вслед удаляющемуся кортежу. Роскошная шляпа никак не вязалась с его видом — капитан был грязен, рван, дран. Как, впрочем, и я. Став с ним рядом, я заметил, что он посмеивается — сдержанно, чуть ли не про себя. Почувствовав мое присутствие, обернулся ко мне, прижмурил глаз, снял шляпу и протянул мне ее полюбоваться.

— Слава тебе, господи, — вздохнул я. — Хоть за брильянты эти чего-нибудь да выручим.

Капитан долго разглядывал переливающиеся камушки, украшавшие ленту. Потом мотнул головой и, снова покрыв ее шляпой, ответил:

— Подделка.

Приложение

ИЗВЛЕЧЕНИЯ

ИЗ «ПЕРЛОВ ПОЭЗИИ,

СОТВОРЕННЫХ НЕСКОЛЬКИМИ

ГЕНИЯМИ ТОГО ВРЕМЕНИ»

Напечатано в XVII веке без выходных данных.

Хранится в отделе «Графство Гуадальмедина» архива и библиотеки герцогов де Нуэво Экстремо (Севилья).

Дон Франсиско де Кеведо

Сатурнино Аполо, судейскому

Сонет

Вонючий стряпчий, мерзкий крючкотвор,

Крючок твой не упустит ни дублона.

Король жулья, ты впрямь достоин трона,

Пиявка, кровосос, мошенник, вор!

Твое перо — заржавленный топор,

Бесчинствует в глухом лесу закона,

И так довольно от тебя урона,

А тут ты Музу вывел на позор.

Отстойник слов, навозной кучи лоно,

На деньги падок, до разврата лаком,

Поэзию бесчестишь упоенно,

Давая фору в похоти макакам,

Не пачкай грязью имя Аполлона,

Смени патрона, называйся Каком [35].

Дон Луис де Гонгора

О мимолетности красоты и быстротечности жизни

Сонет

Пока руно волос твоих течет,

Как золото в лучистой филиграни,

И не светлей хрусталь в изломе грани,

Чем нежной шеи лебединый взлет,

Пока соцветье губ твоих цветет

Благоуханнее гвоздики ранней

И тщетно снежной лилии старанье

Затмить чела чистейший снег и лед,

Спеши изведать наслажденье в силе,

Сокрытой в коже, в локоне, в устах,

Пока букет твоих гвоздик и лилий

Не только сам бесславно не зачах,

Но годы и тебя не обратили

В золу и в землю, в пепел, дым и прах. [36]

Феликс Лопе де Вега Карпьо

О наслаждениях и противоречиях, порождаемых любовью

Сонет

Терять рассудок, делаться больным,

живым и мертвым стать одновременно,

хмельным и трезвым, кротким и надменным,

скупым и щедрым, лживым и прямым.

Все позабыв, жить именем одним,

быть нежным, грубым, яростным, смиренным,

веселым, грустным, скрытным, откровенным,

ревнивым, безучастным, добрым, злым;

в обман поверив, истины страшиться,

пить горький яд, приняв его за мед,

несчастья ради, счастьем поступиться,

считать блаженством рая тяжкий гнет, —