Кавалер ордена Улыбки - [14]

Признаться, он мечтал о больнице, где бы не было навечно въевшегося запаха лекарств, настороженной тишины и чахлых от стерильности цветов. Но даже в юношеских мечтах не могла явиться ему такая больница, которая вырастала сейчас в старом яблоневом саду, бывшем до недавнего времени окраиной города.

«А может, уступить, подписать акт, — шевельнулась предательская мысль, — ради вот этих людей, которые сейчас стучат молотками, навешивают двери, перестилают линолеум, красят стены? — Но он тут же прогнал ее устыдившись самого себя. — Когда по совести, люди понимают».

Это он усвоил давно и навсегда.

…В приемной уже ждали. Едва он успел снять пальто и надеть халат, как «программа» пришла в действие Плавно говорила Лидия Федоровна. Время от времени он останавливал ее:

— Не понял, поясните, пожалуйста…

— Так, так. Нет, не так. А как считаете вы? Давайте разберемся.

— Какой ответ заготовили на письмо? Отрицательный… Пожалуйста, еще раз покажите снимки. Так. Думаю, мы может здесь кое-что сделать. Ребенку три года… Через два года пусть приезжает.

— Кому, кому решили передать старые машины? Почему «Водоканалу»? Они и так обязаны обслуживать водопровод и канализацию. Передать районным больницам — они очень нуждаются. Больницам и никому другому.

Стараясь не мешать, в кабинет неслышно входят врачи, научные сотрудники. Раскладывают большие клеенчатые пакеты с рентгенограммами, открывают пухлые истории болезней.

Короткий четкий доклад ведущего врача, тщательный анализ снимков и результатов обследования, осмотр больных. Затем обсуждение, вернее, выбор тактики лечения. Слово «тактика» произносится часто и не кажется инородным среди медицинских терминов.

Что ни больной, то своя судьба, своя трагедия, но общая у всех вера во всемогущество медицины и доктора Илизарова.

— Доктор, как вы считаете, когда я могу вернуться к работе? Я — физик. У меня не закончена важная для народного хозяйства тема. Мне нужно уложиться в минимальные сроки.

— Я — балерина! Я не могу не танцевать, понимаете, не мо-гу! Помогите, пожалуйста, помогите!

И вдруг обнаженный в боли детский голос:

— Я хочу ходить!

Гавриил Абрамович садится рядом с мальчиком на диван.

— Согни ногу, выпрями. Больно? Упрись ступней в мою руку, сильней, еще сильней. Не бойся, дави, дави. Хоккей любишь смотреть? Любишь… Играть надо, чего смотреть-то. Вылечим ногу, и будешь играть.

В клинике Илизарова, как кратко называют в обиходе институт, не встречается «легких» больных. Сюда обращаются уже отчаявшиеся, перенесшие не одну операцию, с очень сложными и трудно излечимыми заболеваниями. И для каждого избирается определенный метод лечения, разрабатывается индивидуальная модификация аппарата. Вот и мальчуган из таких.

Сложнейшая аномалия развития. Родился по существу без ноги. Вместо нее — безжизненная плеточка. «Нога» сделана из дерева и кожи, тело зашнуровано в плотный кожаный корсет, подвязанный под самые плечи. За неполные свои всего-то тринадцать лет жизни перенес восемь операций, и ни одна не принесла облегчения. О! Как легко здесь попасть в плен чистым эмоциям и как трудно подняться над ними!

— Так, ваши предложения, — обращается Илизаров к коллегам, — какова будет наша тактика в данном случае?

— Установить на первом этапе контрактуру?

— Согласен. Но каким образом? Что дальше? Могут быть два варианта. Какой из них оптимальный?

Гавриил Абрамович возвращается за письменный стол, берет лист бумаги, набрасывает схему аппарата. Все склоняются над ним.

— Что предлагаете вы, Тамара Александровна? Предполагаете только? Мысль интересная, надо проверить. На операции можем столкнуться с неизвестным. Да, задача трудная, такой у нас еще не встречалось…

— А есть еще такая идея.

Шариковая ручка стремительно вычерчивает на бумаге линии шарниров, угольников, спиц. Но рождается новая мысль, еще не оформившаяся, неясная, и рука замирает в воздухе.

— А если избрать такой путь?

Думают все, все предлагают. Илизаров не категоричен, не навязывает личное мнение, скорее высказывает сомнение за сомнением, вызывая на размышление, на дискуссию в поисках одной-единственной истины. Но последнее слово — за ним, при общем понимании и согласии. Если понимания нет, он откладывает в сторону схемы и снимки.

— Давайте думать еще. Конечно, предлагаемый путь непривычен, трудно уйти от стереотипа… На раздумья — сутки.

При этих словах разряжается накаленная было атмосфера, мигом исчезают обиды, и снова люди бросаются в работу, как в бой, — в дерзкую, проклятую, любимую, каторжную работу ума, знаний, опыта, практики.

— Гавриил Абрамович, вас приглашают в операционную, — раздается по селектору спокойный голос старшей операционной сестры.

— Уже двенадцать? Иду, иду.

И как не бывало усталости. Доктор снова сгусток энергии, которая потребуется сейчас, сию минуту, на полную выкладку там, у операционного стола.

— Извините, товарищи, ухожу. Продолжим позднее.

На себя берет Гавриил Абрамович самые трудные операции. Не потому, что не доверяет сотрудникам. Немало рядом с ним выросло талантливых хирургов. Но он берет на себя ответственность по праву старшего, по долгу учителя.