Кавалер дю Ландро - [47]

Для Ландро сражение под Дрезденом обернулось всего двумя атаками под проливным дождем. Порох не мог остаться сухим даже в заряженном ружье. Пушки увязали в грязи, и шестерка лошадей не могла стронуть их с места. За стеной дождя нельзя было рассмотреть позиции противника. К счастью для Наполеона, он наконец располагал кавалерией. Все надежды были на нее и на атаку Старой гвардии. Два дня прошли в непрерывных кавалерийских атаках и штыковых схватках. 26 августа первые эскадроны Почетной гвардии атаковали немецкую пехоту и схватились с русскими драгунами. На следующий день они опрокинули австрийскую кавалерию и пехоту. Им было предоставлено право после одержанной в сражении победы пройти в марше первыми, с их пленными и отбитыми у неприятеля пушками, впереди императорской гвардии. Ветераны Великой армии аплодировали сыновьям буржуа, аристократов и эмигрантов. Император прошел перед строем, приветствуя их.

— Почетная гвардия, — выкрикнул он, — я приветствую вас! Вы славно начали. Я надеюсь, что вы так же хорошо продолжите и принесете славу знамени, под которым сражаетесь!

В тот же вечер, выслушав доклад Сегюра о военных действиях, он сказал:

— Узнаю старую французскую аристократию. Это те же люди, что и под Фонтени.

Эти слова Сегюр поспешил передать своим гвардейцам. Но имели ли они одну и ту же цену для разбогатевшего республиканца и для потомка крестоносцев?

На привале лейтенант дю Ландро, заложив руки за спину и в гусарской шапке, распоротой сабельным ударом, говорил своим гвардейцам:

— Ну что, мои друзья, вы видите, все не так уж и страшно. Приготовились, сабли из ножен, пришпорили коней и вперед! Ори только как можно громче. Остальное — дело ловкости и удачи. Самая тяжелая работа, я вам скажу, это у пехоты…

— А те пятнадцать из наших, что не вернулись?

— А! Молокосос, если еще что-нибудь скажешь, я дам тебе «лошадь в руки», ты меня не серди!

В штабе поздравляли Наполеона. Те, кто еще накануне убеждал его отойти за Рейн, говорили, что вернулись времена Аустерлица и Ваграма. Наполеон принял нынешние комплименты своих маршалов с тем же равнодушием, что и их вчерашний сарказм. Никто из них не обмолвился о том риске, которому он подвергался, находясь в самой гуще сражения, когда ходил взад и вперед среди свистящих пуль и разрывающихся снарядов. Его больше не любили, и он это понимал. Противник отступил, но он мог рассчитывать только на себя и преданных ему солдат. 30 августа Вандам сдался врагу под Кельном. Затем Удино потерпел поражение у Гроссбира, Макдональд в Силезии, Ней под Денвицем. «Такова война, — думал Наполеон, — утром на коне, вечером на земле». Настроение императора привело в замешательство его сторонников. Казалось, он уже не управлял ситуацией, а наблюдал за ней с каким-то болезненным любопытством, непонятной иронией. Наконец, вняв призывам своих лейтенантов, он решил отойти за Рейн. Но под Лейпцигом союзные войска догнали его и навязали сражение.

От этой мясорубки, длившейся три дня, получившей название «битвы народов», у Ландро сохранились только два ясных воспоминания. Целый день его полк оставался на месте, выстроившись в линию, как на параде, забытый генеральным штабом, но под огнем противника. Каждую минуту в боевые порядки залетали ядра и с треском крутились на месте, рассыпая обжигающие искры. По счастливой случайности, почва в этом месте была болотистая, и они не рикошетили. Но некоторые ядра взрывались в воздухе и опустошали ряды гвардейцев. Соседняя лошадь была разорвана взрывом на куски и забрызгала кровью Тримбаль и ее седока.

Затем, в самый разгар сражения, когда боеприпасы уже подходили к концу, саксонцы дрогнули и побежали, возникла паника. Ландро послали с поручением, и он оставил свою роту. Он оказался в водовороте отступающего арьергарда. В спешке эвакуировали большую часть артиллерии. Шевалье бросил Тримбаль в самую гущу орудий, повозок, зарядных ящиков и едва успел переправиться на другой берег Эльсты. В следующий момент мосты были взорваны. Ноги Тримбаль посекло осколками. Обработав раны водкой, употребив для этого почти половину своей фляги, Ландро, глядя на столпотворение отступающих, неуправляемых солдат, обозных повозок, госпитальных фур и пушек, вспомнил о Березине. Но, хотя небо и было грязно-серым, в лохмотьях низко проносящихся туч, по крайней мере, не шел снег! И все же, когда конница Блюхера атаковала бегущие колонны, внезапно, с диким воем выскочив из леса и рубя направо и налево обезумевших людей, аналогия стала бить в глаза. И так же, как в России, многие, обессиленные от нечеловеческих усилий и голода, садились на краю дороги с одним желанием — умереть.

Ландро нашел свою роту только в Эрфурте. И вовремя. Баварцы под командованием Уреда предали императора и попытались перерезать дорогу к Рейну. Пришлось их атаковать под Ханау. И, хотя в полку оставалось только около четырехсот человек и лошади так устали, что еле держались на ногах, баварцы были разбиты и рассеяны. Ландро не помнил, сколько в этом бою он убил человек. Он вышел из боя, забрызганный кровью, без ментика и кивера. В его роте осталось только тридцать человек, все на пределе своих сил. Но они еще смогли подтянуться, когда проходили перед гренадерами. «Слава Почетной гвардии!» — неслось им вслед.