Кавалер дю Ландро - [17]

— Итак, теперь я разорен, выкинут из дома…

— Не надо излишне драматизировать то, что произошло, господин Ландро. У вас еще многое осталось. Имущество мадам Ландро, как я уже говорил, осталось цело. Оно вдвое больше, чем это имение. Ублоньер одна чего стоит! Великолепные земли. Послушайте меня, если вам нужны на первое время деньги, мы можем договориться.

— Мадам Ландро живет в Ублоньер?.. Отвечайте же!.. Там теперь моя жена и дети?

— Господин Ландро, я уже говорил, что ваш сын унаследовал имущество своей матери.

— Что это значит?

— Так вы ничего не знаете? В 1794 году мадам Ландро погибла вместе с дочками и прислугой. Да, господин. «Адские колонны»… Но ваш сын Юбер спасся. Теперь это уже взрослый молодой человек. Он будет бесконечно счастлив видеть вас.

— Он живет в Ублоньер?

— Нет, в Сурди.

Ландро не держали ноги. Он был вынужден сесть. Все более беспокоящаяся госпожа Ажерон поднесла ему рюмку ликера. Но у него хватило сил отказаться.

— Тысяча благодарностей, мадам. Вы можете напоить меня и на кухне. Распорядитесь, чтобы привели мою лошадь.

— Господин, — сказал Ажерон, — Сурди почти в часе езды. Я вижу, вы устали. Не надо отправляться в путь в таком состоянии. Если вы позволите, я могу вам предложить…

Мадам Ажерон толкнула локтем мужа. От Ландро не укрылся этот жест. Он не без труда поднялся.

— Не могу принять вашего предложения.

— Я настаиваю. Я повторяю, что вы ни при чем в этом запутанном деле, и я вижу, что вы едва держитесь на ногах от усталости.

— Я предпочел бы околеть в канаве!

Но, как только он оказался один на дороге, под луной, не смог сдержать свое отчаяние и свой гнев: «Новые господа! — бросал он в темную чащу и пустынные поля. — Господа революционеры! О Боже! Ты слишком несправедлив ко мне! Мое Нуайе… Мое Нуайе!» Придя немного в себя, он удивился, что сверх меры скорбит о потерянном имуществе: «Нет, это я несправедлив! Моя жена, мои девочки убиты, а я думаю только о Нуайе лишь потому, что родился среди этой груды камней? Решительно, я немногого стою!» Он несколько раз сбивался с дороги. Его лошадь то и дело спотыкалась, все ниже и ниже опуская голову. «Потерпи, друг! Уже немного осталось. Сейчас отдохнем». Слезы, душившие его, принесли бы ему облегчение. Но он не мог заплакать. Его душа была иссушена. Чтобы отвлечься, он пытался вспомнить свой последний настоящий обед. Это было почти посередине Европы, кажется, в королевстве Бавария. С тех пор он питался только хлебом и сыром, запивая их водой из фонтанов или утоляя жажду из лесных ручьев щека к щеке со своей лошадью. Он даже пробовал есть корни и дикие ягоды. Так, извлекая из памяти тяжелые воспоминания, он, уже только к рассвету, добрался до Сурди. Взволнованная мадам Сурди приготовила ему полный обед, но он съел только кусочек медового пирога и выпил чашку горячего молока с сахаром.

— Я не перенесу большего, дорогая кузина. Мой желудок отвык. Нужна осторожность.

Он захотел подняться в комнату Юбера. Юный шевалье уложил его спать. Ненадолго вздремнув, старый Ландро потребовал, чтобы он рассказал ему во всех деталях обо всем. О страшной ночи Нуайе, о мельницах, о пребывании в Ублоньер, о Форестьере и его отряде и о годах, проведенных в Сурди. Он не выпускал из своих холодных рук ладонь сына.

— Я вернулся. Я вижу тебя. Ты снова со мной, сын мой!

— Достоин ли я вас?

— Почему ты об этом спрашиваешь?

— Я гуляю, охочусь, разговариваю, ем, сплю и ничего другого не делаю, отец!

— И что же?

— Вы сражались, вы рисковали собой, вы жили!

— Под Кобленцем, в Праге, везде, где мне пришлось побывать, и каков результат?

— И вы вернулись!

— Да, мне всегда не хватало звуков нашего языка, я везде чувствовал себя чужим.

Приведя себя в порядок, старший Ландро вышел к завтраку. Он одел редингот Юбера, который болтался на нем, как на вешалке. Из воротника рубашки торчала тонкая гусиная шея. Особенно выделялись руки: лишения и работа иссушили их до костей. Он не переставал восхищаться:

— Серебро, хрусталь, чистые скатерти, вышитые лилиями, Бог мой, я не верю своим глазам! И герб? О, да! Этот фамильный герб Сурди… Господи, как это было давно! Кажется, в другом мире! Неужели вы так живете каждый день?

— Да! Конечно, дорогой кузен.

— Неужели подобное блаженство возможно?

После кофе, от которого он отказался, г-н дю Ландро вернулся в комнату Юбера. Молодой человек не знал о чем и говорить. Он в первый раз чувствовал, что такое быть человеком, потерявшим надежду. Он ожидал слез, бичующих слов, трагических размышлений. Эта сдержанность его расстраивала. Наконец он посчитал удобным сказать:

— Отец, вы не так уж и бедны. У меня двадцать тысяч ливров ренты от моей матери. Все, что у меня есть, принадлежит вам.

— Спасибо, мой мальчик.

Старик тяжело вздохнул.

— Вы плохо себя чувствуете?

— Слишком хорошо. Я к этому еще не привык.

Он вынул из жилетного кармана медальон, протянул его сыну.

— Возьми его. Там портрет твоей матери. Я с ним никогда не расставался… Как ты думаешь? Ажерон разрешит нам посещать часовню?

— Я не знаю.

На минуту показалось, что старик задремал. Однако его мысль продолжала свой ход.

— Никто не помолится за меня. Я знаю, здесь уважают только тех, кто сражался в королевской армии. Эмигрантов не любят.