Катынский детектив - [44]

Но как быть с военнопленными? Они ведь действовали по законам своей страны и даже в стране пленения они не считаются преступниками, хотя и подлежат изоляции. На них заводилось «учётное дело», в котором было всё для опознания этого человека, но не было документов, признающих этого человека преступником, либо подозревающих его в этом. Учётное дело не было предназначено для передачи в суд и вынесения приговора, оно было только для учёта военнопленного. На польских офицеров во время, когда они находились в лагере военнопленных, заводилось «учётное дело». Н. Лебедева описывает, какие документы входили в него: кроме анкет там были фотографии всех офицеров и дактилоскопические карты. Надо думать, что в таких «делах» были также различные жалобы и заявления этих пленных, доносы на них, их доносы, замечания людей, ведущих в лагерях агентурную работу. Но, повторяю, эти «дела» не были предназначены для рассмотрения в суде, факт, что ты военнопленный, не означает, что ты преступник.

Поэтому, когда созрело решение осудить военнопленных польских офицеров судом Особого совещания при НКВД, на них срочно стали заводиться другие дела — следственные, то есть, такие же картонные папки с документами. Заметим, что в учётных делах на военнопленных и в следственных или уголовных делах на преступников были одинаковые документы — анкеты, фотографии, отпечатки пальцев.

Надо сказать, что Особое совещание было таким специфическим судом, которому для вынесения решения не нужно было не только «дело», но и сам человек. Оно решение выносило без рассмотрения сути дела. (Об этом позже). Если бы оно хотело расстрелять поляков, то незачем было заводить на них следственные дела. А они заводились. Следовательно, сам этот факт косвенно свидетельствует, что поляков расстреливать не собирались, иначе не проводили бы огромную канцелярскую работу по заведению на каждого новой папки с похожими документами, но с другим названием.

Но вернёмся к Ю. Зоре. Он считает косвенным доказательством расстрела поляков следующее.

Начальник УПВИ Сопруненко 10 сентября 1940 года, то есть через три месяца после «расстрела военнопленных», даёт распоряжение начальнику Старобельского лагеря (из которого военнопленные вывезены ещё весной) о следующем: «Учётные дела Особого отделения на военнопленных, убывших из лагеря (кроме убывших в Юхновский), картотека учёта, а также литерные дела с материалами на военнопленных должны быть уничтожены путём сожжения».

Казалось бы, всё ясно, пленные расстреляны, а их дела сжигаются. Но прочтём, что Сопруненко пишет дальше: «До уничтожения материалов должна быть создана комиссия из сотрудников Особого отделения, которая обязана тщательно просмотреть все уничтожаемые дела с тем, чтобы из дел были изъяты все неиспользованные документы, а также материалы, представляющие оперативный интерес. Эти материалы ни в коем случае уничтожению не подлежат. Их надлежит выслать также в управление.

Как уничтожение, так и сдачу материалов в архив (в архив Харьковского УНКВД сдавались литерные дела конвойной части, охраняющей лагерь — Ю.М.), оформить соответствующими актами с приложением к ним подробных описей уничтоженного. Об исполнении донесите».

Стоп! — скажем мы себе. Из этого распоряжения следует, что уничтожались не учётные дела на военнопленных, а картонная папка с надписью «Учётное дело на военнопленного … армии …» и только! Если пленные уже убиты, то кому нужны документы на них!?

Я консультировался у разведчиков и контрразведчиков — если человек умер, то какие его документы могут представлять оперативный интерес? Только подлинный документ, удостоверяющий личность, — его можно подделать и снабдить им своего разведчика, всё остальное от покойного никакого оперативного интереса не представляет. Но именно паспорта увозили с собой офицеры, уезжающие из лагерей военнопленных, и часть их была найдена в могилах Катыни. Именно этих документов не было в Старобельском лагере в папках с названием «учётное дело».

Ну, а если человек жив, то тогда какие документы из его дела могут представлять оперативный интерес? — снова спросил я специалистов. В этом случае этот интерес представляет всё, с помощью чего его можно отыскать, — фотографии, отпечатки пальцев, сведения о местах, где он может укрываться, а также его заявления или объяснения, с помощью которых его можно скомпрометировать и этим склонить к сотрудничеству.

Довольно обширный перечень, и не удивительно, что два сотрудника Особого отделения Старобельского лагеря просматривали 4 031 учетное дело 45 дней (не более 50 дел на каждого в день) и только 25 октября составили акт о сожжении. Из него мы можем понять, что из документов учётных дел было оставлено: «…на основании распоряжения Начальника Управления НКВД СССР по делам военнопленных капитана Госбезопасности тов. Сопруненко были сожжены нижеследующие архивные дела Особого отделения:

1. Учётные дела на военнопленных в количестве 4 031 дела согласно прилагаемому списку.

2. Дела-формуляры в количестве 26 дел, список дел прилагается.

3. Алфавитные книги учёта военнопленных в количестве 6 книг по 64 листа в книге.