Катынь - [40]

Через несколько дней в Катынь прибыла вторая польская группа — профессионально-технического состава, к которой, однако, примкнул краковский каноник о. Станислав Ясинский, доверенный архиепископа и митрополита краковского Адама Сапеги (Sapieha) и журналист Мариан Мартенс. Остальные — только врачи и сотрудники Польского Красного Креста: доктор А. Шебеста, доктор Т. Суш-Прагловский, доктор X. Бартошевский, С. Кляперт, (J.) Скаржинский (генеральный секретарь ПКК), Л. Райкевич, (J.) Водзиновский, С. Колодзейский, 3. Боговский (Bohowski) и Р. Банах. Часть этой делегации осталась дольше в Катыни и приняла участие в работе по извлечению и опознанию трупов (см. Приложение 13). Как и первая делегация, на основании найденных документов и показаний свидетелей она пришла к заключению, что массовое убийство могло быть совершено не позже весны 1940 года.

Одновременно с этой польской делегацией, из Берлина прибыла группа заграничных корреспондентов: корреспондент шведской газеты «Стокгольме тиднинген» Едерлунд (Jaerderlund), корреспондент швейцарской газеты «Бунд» Шнетцер, корреспондент испанской газеты «Информасионес» Санчес и ряд других журналистов из стран, оккупированных Германией. Эту группу корреспондентов сопровождал представитель отдела печати Рейхсканцелярии советник Шипперт и посольский секретарь Ласслер.

О числе убитых вопрос тогда не поднимался, потому что открытие могил едва началось, границы между ними не были установлены, а общая площадь между раскопками указывала скорее на достоверность немецкой цифры — от 10 до 12 тысяч. Корреспонденты, ознакомившись со всем документальным материалом и убедившись в том, что массовое убийство не могло быть совершено позже весны 1940 года, задали впервые вопрос, который до сих пор не затрагивался:

— Почему большевики оставили на телах убитых все документы и вообще все то, что палачи не хотели взять себе как ценность?

— Потому, — ответил им сопровождавший группу полковник Герсдорф, — что в 1940 году большевикам не могло придти в голову, что убитые ими где-то в глубине России, под Смоленском, могут быть вскоре выкопаны и опознаны каким-то их врагом.

Этот ответ убедил корреспондентов. Задавать дальнейшие вопросы было бы бестактно. Корреспонденты ведь хорошо помнили, как еще в 1940 году Гитлер дружил со Сталиным, а Сталин с Гитлером… Переменив тему разговора, они попросили, чтобы при них раскопали какую-нибудь еще нетронутую могилу. Немцы исполнили их желание, и присутствующие убедились в том, что слипшийся слой трупов явно лежал в полной неприкосновенности со времени расстрела. Вдруг…

Это была настоящая сенсация. Вдруг один из корреспондентов указал на труп, и внимание всех сосредоточилось на нем одном:

— Женщина??!!

Да, женщина. Труп женщины в массе офицерских трупов. Почему-то несколько корреспондентов сняли шляпы, хотя раньше этим жестом они не почтили память убитых мужчин. Искоса, с нескрываемым любопытством смотрели на эту сцену работавшие там советские военнопленные. Наступила тишина. Только ветер рвал облака и гнал их на север, как будто желал ускорить приход весны в эти унылые края. Слышался стук дятла на отдаленной сосне. Корреспонденты были взволнованы, немцы — смущены. Один из них пошел звонить по полевому телефону, который был установлен во временном бараке.

Вечером немцы всячески пытались приуменьшить это открытие и отвлечь внимание корреспондентов.

Обнаруженный в Катыни труп женщины застиг немцев настолько врасплох, что они решили умолчать об этом факте и до конца так и не упоминали о нем в своих официальных отчетах. Не без основания им казалось, что этот немыслимый случай — труп женщины в массе убитых военнопленных офицеров — станет исходным пунктом для новых сомнений, подорвет подлинность сенсации, внесет сумятицу в общую картину событий, которая до сих пор складывалась так прекрасно и стройно, — что этот случай потребует объяснений, которых они не смогут дать. Немцы тогда не знали и знать не могли, что в лагере польских военнопленных в Козельске до весны 1940 года находилась одна женщина, поручик авиации, и что ее труп, обнаруженный теперь в катынской могиле, не опровергал и не подрывал, а как раз наоборот — подтверждал обстоятельства, о которых знало польское правительство.

И еще об одной детали умолчала немецкая пропаганда. Деталь эта очень важная, а раз о ней не говорилось вслух, то спрашивали потихоньку: «Куда девались стреляные гильзы?» Ведь на основании их можно было бы определить, чьего производства были оружие и боеприпасы, которыми пользовались при расстрелах. Калибр оружия известен: 7,65 мм. А марка неизвестна? Вполне допустимо, что убийцы после выстрелов собирали гильзы. Но совсем невероятно, чтобы после стольких выстрелов на месте не остался хоть какой-то процент этих гильз. Впрочем, эксперты-профессионалы не могут прийти к какому-то заключению на основании пуль, которые во многих случаях сохранились в черепах и обнаруживались в большом количестве.

Но об этом немцы упорно молчали.

Удивительно и то, что советская пропаганда, которая не могла пропустить мимо ушей такую деталь в немецком расследовании, тоже совсем не затрагивала этого вопроса…