Катя в Игрушечном городе - [5]
— Ки-ти-ти! Ти-ти-ми! — пищали цыплята, бегая следом за девочкой. Это значило: «Куда ты, туда и мы».
Курица даже перестала оборачиваться и пугаться, шла и кудахтала о чём-то своём. И вдруг она всеми пёрышками почувствовала, что за спиной у неё никого нет.
— Ах, беда! — испугалась Курица. — Детки пропали! Ах, ужас!
И тут она увидела, что на другом конце куриного лужка как ни в чём не бывало шагает Катя, а за нею гуськом (да-да, гуськом, как какие-нибудь противные гусята) маршируют Курицыны дети, задирая клювы к самому небу, и поют песенку, которую им придумала Катя:
— Ах, беда! Они только ходят и поют, но совершенно ничего не клюют. Ах-ах! Они худеют на глазах! Ах-ах! Они чахнут! Ах-ах! Они сохнут! Ах-ах! Они дохнут! — И Курица упала без чувств.
Очнувшись и увидев, что цыплята копошатся рядом пока ещё живые-здоровые, она сказала:
— Нет. Катя, ты — не цыплёнок. Ах, беда! Ты совсем-совсем не цыплёнок!
«ИГО-ГО, КАТЕНЬКА!..»
На следующее утро игрушки опять полезли в коробку. Мишка и Курица стояли рядом с Подъёмным краном и ждали, кого он вытащит и какую сказку сегодня расскажут. И вот над коробкой появилась самая счастливая на свете лошадиная морда:
— Иго-го, Катенька! Ты меня любишь? Я тебя очень люблю!
Игрушки вылезли из коробки, окружили Лошадку и потребовали выкуп.
— Выкуп? — не поняла счастливая Лошадка. — Берите что хотите! Берите овёс! Берите попону! Берите конюшню! Оторвите полхвоста! Только бы Катенька было со мной!
Наконец она разобралась, чего от неё хотят, и начала свою сказку.
ВЕРБЛЮЖОНОК
— Я так люблю скакать и так не люблю скучать! Скачешь-скачешь и прискачешь куда-нибудь. Скачешь-скачешь и встретишь кого-нибудь.
Однажды я попала в удивительную страну: солнце, песок и больше ничего…
— Пустыня! — ахнул Ванька-Встанька.
— Солнце, песок и я, — поправилась Лошадка. — Нет, не так. Солнце, песок, я и моя тень. Нет, опять не так. Солнце, песок, я, моя тень и мои следы на песке. Это так приятно — оставлять следы в пустыне!
Вдруг подул ветер. Песок поднялся и полетел. Солнце пропало. Тень пропала. Я скорей назад. Гляжу, нет моих следов. Все пропали, до одного. «Ну, думаю, значит, и я пропала!»
И тут я заплакала.
«Эй! — услышала я сквозь ветер. — Стой на месте и, пожалуйста, плачь погромче. А то я тебя не найду».
Это был Вер…
— Ура! — обрадовался Ванька-Встанька. — Это был Вер-то-лёт! Он всегда всех спасает.
— Нет, Ванька-Встанька. Это был Вер-блю-жо-нок. Он загородил меня от ветра, от колючего песка.
Буря утихла, и мы пошли к колодцу. Там было много верблюдов. Они стояли и пили воду.
Я уже напилась, и ещё напилась, и ещё. А они всё пьют и пьют.
«Верблюды, верблюды, — спросила я. — Зачем вы так много пьёте?»
Верблюды подняли головы, подумали немного и ответили:
«Понедельник!»
«Чего?»
Верблюды опять попили, снова подумали и говорят:
«Вторник!»
«Какой вторник?»
Верблюды попили-попили, подумали-подумали и как заревут:
«Среда!»
Когда они допились до воскресенья, мама Верблюжонка объяснила:
«Мы идём в пески. Там нет воды. Приходится пить на целую неделю вперёд…»
— Вот это заправка! — с уважением сказал Ванька-Встанька.
— А Верблюжонок приедет к нам в гости? — спросила Катя.
— Конечно, приедет, — ответила Лошадка. — Он обещал. Только я, Катенька, всё равно больше всех люблю тебя.
УЛИЧНОЕ ПРОИСШЕСТВИЕ
Рассказав сказку, Лошадка привела Катю к себе в конюшню. Там было светло и чисто. На стенах — картинки. На картинках — и поля, и леса, и горы, и сёла, и города.
— Смотрю на картинки, — сказала Лошадка, — и мечтаю о путешествиях.
Ни стола, ни стульев, ни кровати в конюшне не было. Ведь все лошади спят и обедают стоя.
Лошадка надела себе на морду мешок (он называется торбой). Другая торбочка, поменьше, досталась Кате.
И вот стоят они: Лошадка на своих четырёх ногах, а Катя на четвереньках, как настоящий жеребёнок, — и смотрят друг на дружку. Лошадка не спеша жуёт овёс, а Катя вертит своей торбочкой и так и сяк, и рот открывает пошире, и язык высовывает подальше, а достать еду не может. Ведь лицо у неё не такое длинное, как у Лошадки, и рот не на конце, а где-то посерёдке.
Так стояли они и поглядывали друг на дружку, и обеим хотелось что-то спросить. Наконец, Лошадка не выдержала, стряхнула торбу, радостно заржала и сама же смутилась, а потом очень робко спросила:
— Катя, ты меня любишь? Катя кивнула в ответ, тоже стряхнула торбочку, поднялась с четверенек и сказала:
— Мама Лошадка! Что ты положила в торбочку? По-моему, там не овёс, а что-то сладкое. Я даже лизнула!
— Теперь ты навсегда меня разлюбишь, — испугалась Лошадка, — потому что я, глупая, надела на ребёнка торбочку. Там конфеты. Бери их, пожалуйста, руками. Только скажи, ты совсем меня разлюбила или ещё любишь хоть вот столечко?
Увидев, что дочка наелась, и ещё раз услышав, что Катя её любит, Лошадка предложила:
— А теперь поскачем!
Катя встала на четвереньки и приготовилась бежать за Лошадкой. Но Лошадка сказала:
— Ну-ка встань и отряхни ладошки! Ты же ребёнок, а не жеребёнок! Лошадь и человек скачут по-разному: человек на лошади, а лошадь по дороге.
