Катя, Катенька, Катрин - [7]

А ночью, когда светят звезды, река молодеет. Она опять становится чистой, прозрачной. В ней снова светятся жемчужины русалок и рождаются сказки.

Неужели мы и вправду такие взрослые и умные, что не хотим слушать сказки?

Катя считала, что да. Она задрала нос и надула губы: «Река — это неплохо, но что останется от каникул?»

Когда ее спросили, чего бы она хотела, она ничего не сказала, но про себя-то она точно знала, чего хочет.

В мыслях она уносилась к той модной компании, о которой ей рассказывала Уна. Что, если бы и здесь, в Гайенке, появилось нечто подобное! Молодые люди, умеющие весело рассказывать остроумные анекдоты, элегантные девушки, которых все называют «барышнями». Такая модная компания лежит на раскаленных досках бассейна, играет в экзотические карточные игры, говорит на своем особом языке, съедает огромное количество мороженого и ходит в кино на фильмы, которые молодежи смотреть запрещается. Именно о такой компании мечтала Катя. Но отец и мать ни о каких ее подобных мечтах даже не догадывались.

— Пойди погуляй с однокашниками! И Енду возьми с собой. А в шесть чтобы вы оба были дома!

В шесть часов! Они вполне могли бы повязать Кате на шею слюнявчик и написать на нем: «Маменькина дочка». Настоящая модная компания в шесть часов только собирается. Никто из них не учится в школе, поэтому они и не торопятся готовить уроки. Уна никогда не скажет «дети» или «мальчики и девочки», а только: «наша компания».

Ах да. Кате больше не хочется оставаться девочкой, ребенком, она мечтает стать блестящей девушкой, которая умеет как следует повеселиться…

Она отвернулась, и какие-то недобрые слова были готовы сорваться у нее с языка.

Действительно ли это была Катя? Неужели она могла сказать такое и убежать? Да, она сказала, что ни за что на свете не собирается жить в палатке, таскать какую-то старую лодку, грести, как какой-то раб, портить себе руки мозолями и вообще…

Чего она только не наговорила! От неожиданности Вера чуть не расплакалась. Иногда злое слово ранит сильнее удара. Бабушка, потупив взор, смотрела на свои руки. Она сжала их так, что побелели суставы.

— Не сердитесь на нее, — сказала бабушка. — Катя вовсе так не думает. Просто у нее переходный возраст…

— А это больно? — осведомился Качек.

— Все девчонки противные в таком возрасте, — заключил Станда.

А Вера, глотая слезы, спросила, сколько лет должен прожить человек, чтобы стать совсем взрослым.

— По крайней мере восемнадцать, — твердо заявил Енда, но его огорчило, что Кате надо будет ждать еще три года. Он искренне вздохнул: — Вот так! Мое почтение! Два тире, точка — два тире — точка.

— Дедушка, а тебе уже есть восемнадцать? — полюбопытствовал Качек, о котором все забыли.

Детские трагедии длятся недолго.

В главе третьей всё начинается и заканчивается в почтовом ящике

Дорогие мамочка и папа!

Доехали мы хорошо. Из Старого Дола я ехал на лошади и даже сам правил. Катя ехала на автобусе. Она без конца дурит (зачеркнуто и исправлено на «делает глупости»). Она не желает путешествовать с нами по реке, а всем нам очень хочется. Разрешите нам, пожалуйста, поехать. Станда тоже будет писать своим родителям. Только вначале нам надо починить лодку. В поезде я ни с кем не разговаривал и никому не мешал. Только одна пани сама предложила мне собачку. Она чистокровной породы и живет в Едловой. Пани знает доктора (зачеркнуто и исправлено на «нашего дедушку»).

Любящий вас Енда.

P. S. Если бы вы могли послать мне какое-нибудь индейское снаряжение, я был бы вам очень благодарен. Например, топор, брюки с бахромой, нож для скальпирования. Наверное, это не очень дорого стоит.

Ваш сын Енда.

Письмо было немного испачкано и заканчивалось старательно вырисованной завитушкой под подписью.

Второе письмо, адресованное пану Франтишеку Тихому в Страконицах, было написано четким и строгим почерком. Содержание было таким же.

Станда просил отца разрешить ему попутешествовать по реке. Он точно рассчитал, сколько дней будет длиться их поездка, и обещал, что все будет в порядке. Одновременно он просил прислать ему кое-какие туристические карты. Написал он коротко и по существу, как деловой человек.

Третье письмо было написано синими чернилами. В конверте лежало два листа. Каждое предложение было пронумеровано и начиналось с новой строчки.

«1. Дорогая Варенька!» — было написано по-русски на одном из них и на другом по-чешски: «1. Драга Варенько!» И так предложение за предложением до цифры 28: «Целую тебя. Твоя Вера». Все это трудоемкое, на двух языках, немного неровно написанное письмо создавалось с помощью большого чешско-русского словаря. Но игра стоила свеч!

В этот день было написано еще два письма.

«Милая мамочка, — писала Катя. — Доехали мы хорошо, только Енда плохо вел себя в поезде. Все время к кому-нибудь приставал с разговорами. А теперь придумал сумасшедший план путешествия по реке. Если он будет просить, вы ему не разрешайте, потому что мне вовсе не хочется постоянно следить за ним. Очень прошу тебя, мама, пошли мне сюда какие-нибудь книжки. Лучше совсем новые. Извини, что я так коряво написала (как будто мама не прощала ей этого уже восемь лет!), и поцелуй за меня папу. К.».