Катехизис. Введение в догматическое Богословие - [18]

«…вера — всегда личностна. Каждый должен веровать сам, нельзя веровать за другого. Многие люди могут веровать в одно и то же из-за общности их… опыта, но общность их веры и единство их веры должны опираться на личное исповедание. Вот почему в Православной Церкви Символ веры всегда произносится от первого лица единственного числа» [127]  —

даже во время Божественной литургии, когда его произносят одновременно сотни и даже тысячи людей.

«Первое слово этого священного текста — «Верую» — связано с каждым последующим членом Символа и дает этому изъявлению общей веры христианского парода ценность персонального участия и ответственности каждого члена Церкви…» [128]

«Пространный Катехизис» называет исповедание «6лижайшим и непременным действием сердечной веры в Бога» [129]. Ап. Павел свидетельствует, что исповедание веры необходимо для спасения,

«потому что сердцем веруют к праведности, а устами исповедуют ко спасению»

(Рим. 10, 10).

Действительно, открытое, бескомпромиссное исповедание укрепляет веру, тогда как стремление скрыть свою веру, напротив, отрицательно сказывается на духовной жизни, приводит к появлению сомнений. Конечно, это не значит, что христианин должен нарочито демонстрировать свою веру, навязывать свои убеждения всем окружающим. Господь предупреждает об опасности бросать жемчуг перед свиньями (Мф. 7, 6). Но в то же время христианин всегда должен быть готов дать исчерпывающий ответ на вопрос «како веруеши?». Ап. Петр наставляет:

«будьте всегда готовы всякому, требующему у вас отчета в вашем уповании, дать ответ с кротостью и благоговением»

(1 Пт. 3, 15).

Таким образом, исповедание веры необходимо не только для спасения своей души, но также и для научения и спасения ближнего. Отречение от веры всегда рассматривалось Церковью как тяжелейший, смертный грех. Ведь человек, по тем или иным причинам отрекающийся от веры, свидетельствует тем самым, что Бог не является для него главной жизненной ценностью, показывает, «что не имеет истинной веры в Бога Спасителя и в будущую блаженную жизнь» [130].

Не каждый христианин в силу уровня своего образования или других индивидуальных особенностей может быть проповедником, служителем слова, но каждый может и обязан миссионерствовать примером своей жизни. С древнейших времен исповедание веры понималось как единство слова и дела, убеждений и образа жизни. Так, во втором послании св. Климента Коринфянам, псевдоэпиграфическом памятнике христианской письменности середины II столетия, говорится:

«Итак, не будем довольствоваться только тем, чтобы называть Его Господом: это не спасет нас. Ибо Он говорит:

«не всякий, кто говорит Мне: Господи, Господи! спасется, но делающий правду»

. Поэтому, братья, будем исповедывать Его делами, взаимной любовью, не прелюбодеянием, не злословием друг на друга, не завистию, но воздержанием, милосердием, добротою; мы должны сострадать друг другу, а не быть сребролюбивыми. Такими-то делами будем исповедывать Его, а не противными им…» [131].

Так же, как делами можно исповедывать Господа, делами же можно отрекаться от Него. По словам ап. Павла

«кто о своих и особенно о домашних не печется, тот отрекся от веры и хуже неверного»

(1 Тим. 4, 8).

2. УЧЕНИЕ О СУЩЕСТВЕ БОЖИЕМ

2.1. О единстве существа Божия

«Пространный Катехизис» говорит, что в Символе веры в исповедании веры в Бога добавлены слова «во единого»

«для того, чтобы отвергнуть ложное учение язычников, которые… думали, что богов много» [132].

Слово «единого» в данном случае не означает выделения некоторого особенно понравившегося нам бога из ряда других, подобных ему существ. Понятие «единый» применительно к Богу разъясняет учитель Церкви IV века Руфин:

«Когда мы говорим, что восточные церкви веруют во единого Бога…, то надобно разуметь здесь, что Он именуется единым не по числу, но всецело (unum non numerо diei, sed universitate). Так, если кто говорит об одном человеке…, в этом случае один полагается по числу: ибо может быть и дргой человек, и третий… Но где говорится об одном так, что другой или третий не может уже быть прибавлен, там имя одного берется не по числу, а всецело. Если, например, говорим: одно солнце, — тут слово одно употребляется в таком смысле, что не может быть прибавлено ни другое, ни третье. Тем более Бог, когда называется единым, то разумеется единым не по числу, но всецело, единым в том смысле, что нет другого Бога» [133].

Таким образом, «единый» означает единственного в своем роде, подобного которому нет. Поэтому Тертуллиан говорит о вере in unicum Deum [134]. В древнем символе Антиохийской церкви сопряжены оба значения, здесь говорится о вере «в единого и единственного Бога (in unum et soium Deum)» [135].

Однако если мы заявим о своей вере в единого и единственного Бога язычнику-многобожнику, то он не поймет, почему Бог, являющийся предметом нашей веры, единственный. И он будет по-своему прав, поскольку в рамках его представлений о божественном учение о всецелом единстве Божества не может быть обосновано. Поэтому необходимо определиться: какой смысл мы должны вкладывать в само понятие «Бог», чтобы наше учение о едином Боге имело смысл?