Катастрофа отменяется - [91]

Если бы Тимохову сказали, что это его стремление происходит из-за самоотречения, может быть, не только ненужного девушке, ради которой он готов пожертвовать своей любовью, а скорее всего, даже обидного ей, он бы удивился. Ведь он хотел только одного: чтобы любимая им девушка была счастлива. Тем более что на войне многие люди умирают, так и не успев испытать счастья. Была же она ранена. А если другая пуля заденет сердце?..

Он боялся думать об этом, но все-таки с тревогой вспоминал, что Галя снова вернулась на передовую. За себя он не боялся. Ему почему-то казалось: он находится так далеко от подлинной опасности, что несчастья войны не коснутся его. И все действительные и мнимые опасности примерял только к Гале…

Поздоровавшись с Тимоховым, Суслов передал приказание начальника штаба и короткую записку командарма. Майор с удивлением прочитал: ему предлагалось все находившиеся в пути обозы с артиллерийскими снарядами повернуть на Липовец…

Не требовалось больших военных знаний, чтобы понять: немцы атакуют или вот-вот начнут атаковать дивизию Скворцова.

До сих пор все усилия Тимохова были направлены на то, чтобы перебросить максимум военных грузов на крохотный правобережный плацдарм, занятый дивизией Ивачева. Теперь эти усилия могли обернуться против Тимохова и против замысла командарма. Если гитлеровцам удастся смять дивизию Скворцова, они выйдут на оперативный простор где-то в тылах у Ивачева, и тогда все эти горы боеприпасов станут их трофеями. Но ни в приказе начштаба, ни в записке командарма ничего не говорилось об этих тщательно укрытых складах. Тимохову вменялось в обязанность только переадресовать грузы, находившиеся в пути.

— Устные распоряжения имеются? — спросил Тимохов для порядка.

— Да. Резервные подразделения, идущие в распоряжение полковника Ивачева, направлять по назначению.

Тимохов неприметно вздохнул: начальству, мол, виднее. Ему дано знать больше!

Майор позвал своего помощника, что-то сказал ему, и обозники, прятавшиеся до того под маскировочными сетями, вскоре задвигались; послышалось ржание усталых коней, зафыркали тягачи. Тимохов постоял немного, наблюдая это быстро начавшееся движение, и спросил:

— Вы от Ивачева сейчас приехали, товарищ капитан?

— Да.

— Галину Алексеевну там не видели? Как ее здоровье?

— Казакова ушла, — сухо отрезал Суслов.

Тимохова развернуло словно пружиной. Он напряженно вглядывался в узкое темное лицо капитана, силясь понять, что тот сказал:

— Как ушла? Куда?

— Туда, — неопределенно махнул капитан рукой и пояснил: — В тыл к немцам, в глубокую разведку.

— Но она же ранена!

— Бывает, что на войне даже убивают, — насмешливо напомнил Суслов. — Ваша землячка — она ведь, помнится, и вам землячка, и генералу чуть ли не родственница — изъявила желание сама! А переспорить женщину вряд ли кто сумеет…

И такое отразилось на его лице безразличие, что Тимохов понял: капитан тоже недоволен уходом Галины, и, может быть, он больше других отговаривал ее от этого опасного дела, спорил с нею, но ничего не вышло.

Суслов мельком взглянул на Тимохова и, принимая снова насмешливый тон, заметил:

— Э, майор, как вас перевернуло! Вот что значит родственные связи и землячество! Но вы не волнуйтесь, она жива-здорова. Если хотите знать, так она и виновата в ваших сегодняшних заботах. Скажу больше, она еще доставит вам немало неприятных минут. Это она передала откуда-то из-под Липовца, что завтра гитлеровцы предполагают начать атаку позиций дивизии Скворцова… — И вдруг совсем другим, странно тоскливым голосом добавил: — Эх, черт, хоть бы дождь пошел, что ли!

Тимохов оглядел ровную степь, залитую вечерним солнцем. Она все еще исходила паром после долгого жаркого дня. И он понял мечту капитана о дожде. Подсохшая земля будет хорошо держать немецкие танки, а капитан побаивался за исход будущего сражения. Этого соображения было достаточно, чтобы Тимохов, торопливо простившись с Сусловым, пошел к своему коню. Надо было в оставшееся до сумерек время созвониться с начальником склада, с железнодорожниками, с перевалочными базами, чтобы отправить к Скворцову как можно больше военных грузов.

19

Фельдмаршал Ауфштейн возвысился над окружающими, опираясь на три столпа веры: он верил в бога, в фюрера и в свое везение.

Именно везение и толкнуло штабного офицера Ауфштейна в объятия бывшего ефрейтора кайзеровской армии, когда тот учинил первый путч против веймарской республики. «Пивной путч» не удался, будущий фюрер был посажен в тюрьму, но он запомнил ретивого офицера, пытавшегося тогда помочь ему и делом, и советом. Впоследствии Гитлер лично вручил Ауфштейну золотой знак старейшего члена партии национал-социалистов.

Подобострастное преклонение перед фюрером привело Ауфштейна к высшим военным званиям и должностям.

Переменчивый нрав фюрера не давал жить спокойно. Гитлер порою и самых близких любимцев превращал в «козлов отпущения». Сам он должен был оставаться гениальным вождем, прозорливейшим из смертных, величайшим из стратегов прошлого и настоящего, и потому за каждую его ошибку кто-то должен был расплачиваться. А суд у Гитлера был короткий и немилостивый…