Катастрофа отменяется - [114]

Усадив шофера на заднее сиденье, майор сам погнал машину по отличному шоссе, минуя новенькие мосты, обгорелые танки и самоходки, которые торчали на обочинах, как грубые памятники.

Батальон Сереброва уже две недели находился на переднем крае, и как раз на том участке, который особенно привлекал внимание майора Сибирцева. Батальон занимал угол клина, врезавшегося километра на три за бывшую границу СССР еще во время летнего наступления. Гитлеровцам так и не удалось тогда срезать этот клин, и солдаты Сереброва знали — они уже в Германии.

Сибирцеву показалось, что Серебров еще больше высох и пожелтел. Держался он строго, с достоинством, какого раньше у этого тихого человека не замечалось. Уже по одному тому, как отдавали Сереброву честь солдаты, как внимательны были к капитану младшие офицеры, Сибирцев понял, что человек этот, как говорят, пришелся к месту.

— Не по душе мне эта позиционная война! — сердито сказал Серебров, когда они прошли в командирский блиндаж. — Грызи землю зубами, а батальон редеет. И главная неприятность — солдаты не видят, что успели сделать! Если и пристрелили десяток фашистов, так их все равно не учтешь!

Сибирцев отметил, что капитан стал более требовательным, решительным. В резерве он, помнится, никогда так резко не высказывался. А Серебров, найдя доброжелательного слушателя, продолжал:

— Одна надежда, что долго мы тут не засидимся.

Он вопросительно посмотрел на Сибирцева, ожидая, что майор скажет что-нибудь значительное, — ведь он штабист! — и Сибирцев не обманул его надежды, подтвердил догадки.

Казалось, ничего значительного в разговоре не было — так, обычный разговор двух офицеров, которым одинаково надоела позиционная война, — но Серебров сразу оживился.

— Тогда пойдемте на НП… Оттуда кое-что интересное можно увидеть.

Он довольно долго давал какие-то указания своему заместителю, так что Сибирцев начал было уже сердиться, хотя и знал, что на войне все нужно предусматривать с особенной тщательностью. Сибирцева поразило только, что рассуждению о каком-то болотце Серебров и его заместитель посвятили не меньше десяти минут. Но тут Серебров наконец закончил инструктирование, и они вышли из блиндажа.

На этом участке передовой никогда не было тихо. Очевидно, гитлеровцев очень раздражал небольшой клин, врезавшийся в их собственные поля, а может быть, этот ничтожный клочок отбитой у них немецкой земли заставлял думать о будущем всей Германии? Серебров, выждав паузу между двумя залпами, сказал:

— Сердятся! Ничего! Дошла очередь и до них. Сейчас сами увидите, как они в своем доме по подвалам прячутся…

Офицеры двинулись, пригибаясь, по длинному ходу сообщения. Серебров шел впереди. Остановившись на одном из поворотов, сказал:

— Дальше придется бегом! Простреливают!

Он затрусил рысцой, вбирая голову в плечи. Сибирцев, переждав мгновение, побежал следом. Послышался свист пуль. Затем стало тихо. Звуки выстрелов глохли за высоким склоном холма. Сибирцев остановился, почти наткнувшись на капитана.

По лицу Сереброва не было заметно, чтобы эта перебежка под огнем как-нибудь взволновала его. Но и Сибирцев уже давно научился владеть собой, а спокойствие капитана невольно заставляло его держаться еще мужественнее. Серебров указал на короткий лаз, по которому наблюдатели пробирались в свое гнездо. Здесь он пропустил Сибирцева вперед, как хозяин гостя.

Два наблюдателя встали при виде офицеров. Один из них уступил свое место у стереотрубы Сибирцеву. И Сибирцев впервые увидел Германию.

Перед ним была плоская бескрайняя равнина, уходящая на запад, изрытая окопами, истыканная надолбами и кольями с колючей проволокой, с перевернутой снарядами землей, на которой свивалась в клубки неубранная пшеница. Дальше к горизонту виднелся маленький городок, кирха, а в стороне, почти у самой полосы укреплений, — усадьба или ферма какого-то богатого землевладельца — мыза Гроссгарбе, по-русски «Большой сноп». Возня немцев у этой мызы и заставила Масленникова послать сюда майора.

Вся равнина, плохо видимая сквозь пелену пыли и дыма, казалась отсюда мертвой и безжизненной. Но на самом деле она была полна тайного движения и невидимой работы. Здесь проходила оборонительная линия, построенная немцами, и каждый дом, даже вот такая богатая усадьба, как мыза Гроссгарбе, был вписан в эту оборонительную линию. Все здания мызы были построены из бетона, узкие окна напоминали бойницы, а службы, скотные дворы, сараи и амбары и внешне похожи были на доты, в которых очень удобно расположить пулеметы, минометы и, может быть, даже пушки.

На самой равнине каждый холм был укрытым дотом и каждая колокольня — наблюдательным пунктом. Сибирцев оглядел равнину, затем отстранился от стереотрубы и перечитал краткие записи наблюдений:

«6.34. К юго-востоку от мызы Гроссгарбе к отдельному сараю прошла легковая машина, оставалась 13 минут вне видимости, в 6.47 направилась обратно в город Раппе.

8.15. Показались два немца в направлении того же сарая от Раппе, по-видимому, с катушкой провода.

8.20. Связисты прошли в ту лощину, куда ранее проходила легковая машина.

9.23. От мызы к передовой небольшими группами, по два-три человека, пробежали солдаты с тяжестями.