Катастрофа - [49]

Солдат дернул бурку. Под ней виднелась дорогая офицерская шинель.

— Это что? Товарищи, это царский охфицер!

Со всех сторон бросились зеваки.

— Шпиёна поймали! — весело кричали оборванные мальчишки.

— Ишь какой, сукин сын, гладкий! — с ненавистью проговорила старуха в древнем салопе, вытаращивая безумные, выцветшие глаза.

Старший, презрительно глядя на человека, сплюнул ему прямо на сапог и сквозь зубы прошипел:

— Ты куда, шпиён, шел?

— Попросил бы вас быть вежливей! — строго сказал человек. — А иду я домой.

— Ах, вежливей! — протянул старший. — Извиняйте нас, ваше благородие, виноватые мы перед вами.

И, резко меняя тон, рявкнул:

— Обыскать!

Двое солдат бросились к человеку, запустили руки под бурку.

Тот закричал:

— Как смеете? На каком основании?

— Сейчас тебе будут основания…

Человек в бурке оттолкнул солдат:

— Уберите руки!

— Ах, сволочь, ты еще оказывать сопротивление? — налился багровой кровью старший. Гранаты отчаянно болтались у него на поясе.

В мгновение ока он со злобой рванул бурку, повалил офицера на снег. Ловким движением приставив винтовку к его голове, выстрелил.

Офицер растянулся на снегу, руки и ноги его судорожно сокращались. Изо рта пошла кровавая пена. По лицу бугорками быстро бежала кровь, собираясь возле головы небольшой густой лужицей. Из сумки выкатилось несколько луковиц.

— Что же вы делаете, убийцы! — закричал какой-то высокий худой старик.

Толпа, скользя по снегу, бросилась врассыпную.

Бунин, став бледнее полотна, приказал:

— Вези обратно на Поварскую!

Вернувшись домой, он позвонил Шмелеву. Тот вдруг сказал:

— У нас соседа убили на базаре. Сподвижник Брусилова, всю войну прошел. Завтра должен был к сыну в Париж ехать.

3

Стрелять 5 января начали во многих частях города. Бунин после несчастного путешествия в Замоскворечье ни в этот день, ни в следующий на улицу носа не казал. Целый день трещал телефон. Позвонил Станиславский:

— Мы сегодня отменили репетицию и спектакль. В таких условиях работать нельзя. Но завтра надеемся сыграть «Три сестры».

— Раза три звонил Юлий, — говорил, что на Тверской красногвардейцы в упор убили какого-то Ратнера, несшего знамя земских служащих.

— Кого? — ужаснулся Бунин. — Льва Моисеевича, врача с Арбата? Который в доме пятьдесят один живет?

— Нет, говорят, инженер. И еще есть много жертв. Красноармейцы стреляли в демонстрантов на Театральной площади, на Петровке, на Миусской.

Чуть позже Юлий позвонил еще раз, рассказал, что Андрей, его слуга, ходил на Сухаревку, хотел старый тулуп продать, но попал под обстрел. Сунулся на Сретенку, хотел у своей тетки (живет в Луковом переулке) тулуп оставить, а стрельба и там началась. Убили какого-то величественного, удивительно осанистого старика, похожего на священника, шедшего с внучкой из церкви. Девочка теребила за руку мертвого деда и плакала:

— Дедушка, вставай, я боюсь!

Солдаты садят в толпу без всякой нужды. Ради забавы, — горько вздохнул Юлий. — Говорят, что разгоняют лишь тех, кто ходит на демонстрации в поддержку Учредительного собрания. Но страдают и случайные прохожие, как этот бедный старик.

Неожиданно забежал к Бунину Чириков. Теребя короткую бородку, он с порога нервно затараторил:

— Я потрясен, я уничтожен… Ничего не могу понять! Возвращался сегодня с Николаевского вокзала, ездил Арцыбашева провожать, он в Бологое отправился… И вот, еду через Каланчевку, и вдруг…

— Стреляли?

— Именно! Солдаты палили в демонстрантов. Люди шли мирно, и вот вам… — Он застонал, схватился руками за голову.

Зазвонил телефон. Бунин услыхал голос Телешова:

— Слава Богу, у нас на Покровке пока тихо. Сидим дома, на улицу не выходим.

— Мы тоже!

Отстояв в церкви обедню, к Бунину пришли супруги Зайцевы.

Истово перекрестившись в передней, Борис Константинович только после этого со всеми поздоровался. Обнимая Бунина, глухо произнес:

— Что, брат, времена последние наступают?

Сели обедать.

Прибежал Юлий. Возбужденно проговорил:

— Что же это такое? Большевики войну с собственным народом ведут? Такой жестокости еще не знала мировая цивилизация.

Бунин огорченно сказал:

— Сегодняшний день меня потряс. На моих глазах убили немолодого, заслуженного офицера. Теперь в безоружных людей стреляют. Ощущение такое, что какие-то политические преступники стравливают русских людей.

— Какие это преступники, мы отлично знаем, — вставила слово супруга Зайцева — Вера Николаевна.

— Что же последует дальше? — задумчиво произнес Бунин. — Боюсь, что ничего хорошего мы уже не дождемся.

* * *

Москва была поражена случившимся. Газета «Наше время» сообщала: «На Страстной площади расстрелян несший знамя молодой человек и несколько манифестантов. Здесь же гражданин Борухин ранен в грудь навылет.

На Театральной площади, у театра «Модерн», залпом из винтовок обстреляна манифестация печатников, направлявшаяся к памятнику первопечатнику Ивану Федорову. Несколько человек манифестантов убито и ранено.

На Неглинном проезде обстреляна манифестация торгово-промышленных служащих. Несколько человек ранено, несколько убито. В числе раненых оказалась девушка-знаменосец, несшая плакат «Да здравствует демократическая республика!».

На Каланчевской площади и в других местах манифестации расстреливались красногвардейцами, разъезжавшими на грузовых автомобилях.