Катастеризм - [17]

Младенец на третьем смарте мирно посапывал. Чётки, фотографии и вымышленный зверёк качались в ритме движения.

– Нет, – тихо сказал Тульин, – вы – не вымрете. Точно не вы.

Вика покосилась на него с удовольствием. Что бы он в свои слова ни вкладывал – а он сам не был уверен, что туда закатилось, – она расценила это как уважение.

– Хочешь жить – умей вертеться, – сентенциозно ответила она. – Жаль, до меня это только после четырёх лет юрфака дошло. Это ж надо так бездарно потратить время, а? Всё мама. Навешала мне на уши, что мир может меняться как угодно, а люди всё равно всегда будут цапаться и ругаться, а значит, им всё равно всегда будет нужен кто-то, кто будет эти конфликты разруливать. И вот где я теперь?

– А что, всё так плохо у юристов?

– Нет, ну профессия-то существует. Примерно как профессия водителя. А когда у вас в последний раз кто-нибудь обращался к живому адвокату? То-то. Это со стороны неочевидно, но юрист, как и кто угодно другой, живёт текучкой. 80 % дел – это мелкая бытовуха, на которую всем плевать, она даже коррупции не стоит. Штрафы, кражи, побои – мелочи, ну то есть не мелочи, но абсолютно типовые истории. Ну их боты и разруливают. Боты! – она стукнула по рулю. – И есть, конечно, живые адвокаты где-то там на верхах, но где я и где элитные дела? А для нас, обычных, осталась только профессия «скриптера юрбота» – а там вообще мозгов не надо, научиться можно за полтора месяца, это как работа секретаря, просто переводишь информацию от клиента в более удобные для бота термины. Половина клиентов причём давно уже работают с ботами напрямую, ну а кто ещё нет – тот всё равно скоро будет напрямую, распознавание речи уже подтянулось, работа сетей с тезаурусом не за горами, короче, жопа и бесперспективняк. Но вы как будто сами этого всего не знаете!

– Да я не знал и того, что у водителей нет… кнопки. Как у тётеньки в метро. Я думал, вы тут всё-таки не для красоты, а на случай форс- мажора…

– Серьёзно? Да вы чего? Форс-мажор – это последняя ситуация, когда вы хотите передать мне управление машиной! Серьёзно, вы же рядом со мной сидите. А человек – это то есть я – при форс-мажоре инстинктивно защищает себя. Если б я могла перехватить руль, я бы в любой непонятной ситуации рулила влево, подставляя под удар вас – ну, если удар лобовой, конечно. Хотите? То-то. – Фенечка у неё получалась всё более яростной. – Да и вообще, люди ведь эмоциональные идиоты. Ну ладно, я вильну и врежусь вами в столб, если ребёнок на дорогу выбежит, допустим. Но я ж и на собаку врежусь. Не потому что это моя глобальная этическая позиция по жизни, я не зоозащитник, а потому что сиюминутные решения не так принимают, не по глобальным позициям. Нет никакой проблемы вагонетки, когда реальная вагонетка едет, а есть только древние бабуиновые рефлексы. Я в интернете сама могу написать, что бездомных собак, увы, надо отстреливать, потому что они вредители, но выбежит такая на проезжую часть – и меня либо эмпатией шмальнёт, что типа живая ж душа, либо вообще я просто рефлекторно на движение среагирую, и, короче, привет вам. – Она подняла глаза на Тульина и снова тепло улыбнулась. – Не думаю, что вы этого хотите.

Тульин промолчал.

Главная проблема алгоритмизации и автоматизации бытия состоит в том, что это всецело уместный, логичный и правильный процесс, к коему вела нас вся наша история. Только идиот не будет радоваться, что вместо человека в забой научилась спускаться машина, и не только в забой реальный, но и в забой рутинных вычислений или многотомных и одинаковых дел о побоях. Просто нам в детстве рисовали сладкое будущее, где всё скучное делали роботы и алгоритмы, а всё интересное – святое, недоступное! – оставалось нам; а оказалось, что мы существенно проще, чем мнили, и наше интересное не то чтобы сильно хитрее нашего скучного.

Впрочем, шут с этим. Эволюция терпит неэффективность, а плоды её деятельности больше похожи на наслоения спагетти-кода, чем на работу разумного инженера. Скелет прямоходящего человека – это тот же скелет горизонтальной зверюги, только поставленный на попа́, а потом всячески изогнутый, чтоб не падало, и поэтому нас в старости мучает боль в спине – изначально ведь не под прямохождение конструкция строилась. Роды мучительно болезненны, а тестикулы уязвимы снаружи, что уничтожило за историю не один приплод. И ничего, терпим, вселенная не взрывается от столь неоптимального устройства. Так что, если человечество изобретёт восхитительные автоматы, ничто не помешает ему выбросить оные на свалку истории и продолжить пользоваться трудом хорошо обученных индийских детей. Владелец бизнеса не обязан влюбляться в автоматы – да что там, иному циничному капиталисту может оказаться уютнее эксплуатировать не машину, а старого доброго ближнего.

Он такой же человек, как и почтенные бельгийские пенсионеры, которым уютнее, когда в машине всё же сидит водитель.

А может, будущему просто нужно намного меньше людей, чем есть сейчас? Ведь как удачно всё складывается: не нужно никого убивать, ни к чему драматичные меры. Просто в Средние века человек никак не мог выжить один, даже в девятнадцатом веке не мог, даже в двадцатом не всегда. Приходилось размножаться, объединяться – и прочая эта белковая дрянь.