Катары - [49]

— Честное слово, — сказала она, отдавая бумагу историку, — я никогда ничего не понимала в этой мути. Вот смотрите: там было четыре щита. На каждом щите большой крест, а над ним еще какой-то дурацкий рисуночек.

— И что же там нарисовано? — спросил Ле Биан, приглядываясь к бумажке.

— Да вы смеетесь, что ли? Я никогда не умела рисовать. Что углядела — все здесь; старалась перечертить поточнее.

Ле Биан почувствовал себя Шампольоном, приступающим к расшифровке иероглифов. Он понял, что с ходу не разберет, что это за каракули, похожие то на шахматную доску, то на корабль. Он положил бумажку в карман.

— Так-то хоть ничего? — улыбнулся он.

— Да бога ради, — ответила Бетти.

С этими словами она подошла к стене и стала разглядывать уже тысячу раз виденную фотографию Жозефины Бейкер. Перевязь из бананов, большие негритянские уши, мальчишеская стрижка с завитком на лбу и, главное, лукавая улыбка, от которой заходились мужские сердца. Бетти вздохнула.

— Жозефина! Великая была артистка… И пела, и танцевала, и веселила публику… Она косила, но все равно была элегантная, соблазнительная… А Ран этого так и не понял. Для него она была просто отсталая негритянка. Жаль; мне кажется, он не той дорогой в жизни пошел. Он был хороший на самом деле, только забил себе голову всякой чепухой: про катаров, про расы, про превосходство какое-то… И вот до чего это его довело!

— Вы его, кажется, очень любили — или я ошибаюсь?

— Ну да, — ответила она с улыбкой, которая впервые показалась грустной. — Как старшая сестра, которая смотрит за братиком, чтоб не упал. Давно это было… Теперь, кроме вас, никто про него и не помнит. Послушайте, я все говорю, говорю — а вы-то почему решили так ворошить прошлое?

Ле Биан сидел за рулем. Не забывая про дорогу, он время от времени поглядывал на отвесные скалы, высившиеся по обе стороны извилистого шоссе. Он все еще думал о том вопросе, который задала ему Бетти. Так почему же он решил ворошить прошлое? Нет, он не мог на это ответить.

ГЛАВА 49

Ле Биан остановился перед маленьким баром в Тарасконе и зашел туда почитать бумаги, взятые у Бетти. Особенно его интересовала папка с литерами «О.Р.» — досье на Отто Рана. Десятков шесть страниц под черной обложкой воспроизводили жизненный путь человека, который своим современникам всегда казался подозрительным. Кажется, не упущена была ни одна подробность. С военной и притом чисто немецкой пунктуальностью были зафиксированы все существенные и несущественные этапы его жизни. Детство под надзором очень твердой характером матери. Успешная учеба, первая поездка в Париж, встречи с писателями-эзотериками в «Клозри де Лила». Отчет перечислял его друзей и недругов, комментировал обстоятельства первой его поездки в Лангедок. Эпизод с гостиницей «Каштаны» излагался на трех тесно исписанных листах; на каждого служащего была заведена отдельная карточка. Рядом с именем Бетти были указаны ее внешние приметы и характеристика из трех эпитетов: «податлива, жадна, внушаема». Таким же образом отчет характеризовал и еще нескольких жителей Юсса-ле-Бен, в том числе всем известного Антонена Гадаля.

Были подробно описаны денежные затруднения Рана, связанные с управлением гостиницей, а затем его вступление в СС и в Аненербе. Ран заслужил обстоятельный и откровенный психологический портрет. Он характеризовался как человек, одаренный интеллектуально, но вместе с тем слабохарактерный и ненадежный. Иногда ему трудно было разобраться, где фантазия, а где реальность. Он отличался большой способностью к убеждению и выдающейся работоспособностью. В другом отчете подробно говорилось о его денежной непрактичности и писательском таланте. Но больше всего внимание Ле Биана привлекло исследование его личной жизни.

Ле Биан характеризовался как человек, «страдающий явной ценностной дезориентацией, способной привести его к извращенному образу жизни». В доказательство Рихард Фриц приводил много примеров своих приватных разговоров с Раном. Тот сообщал в них о своем безразличии к женщинам, о восхищении типом арийского героя. Заговаривая то о Зигфриде, то о Тангейзере, он, казалось, дрожал при одном лишь упоминании об этих мужчинах, пленявших его воображение. Фриц даже рекомендовал для него терапевтическую изоляцию, чтобы не дать развиться его дурным наклонностям. Но, не изменяя своей пунктуальной правдивости, он отмечал, что со стороны Рана никогда не было попыток перейти к действию и вообще каких-либо «ненормальных поползновений».

Значительно менее конкретным стало это досье, когда дошло до поведения Рана в качестве охранника концентрационного лагеря. Фриц ограничился тем, что отметил явные проявления «крайней морально-психологической слабости». После этого, указывал Фриц, вопрос о возможности его принадлежности к СС должен быть внимательно рассмотрен на самом высоком уровне.

Попивая оржад на террасе, Ле Биан дошел до последней страницы досье «О.Р.». Одна лишь страничка касалась того, что больше всего волновало историка: исследований Отто Рана. Под грифом «конфиденциально» Фриц заявлял, что исследования Рана заслуживают самого серьезного отношения к себе и могут подкрепить правую борьбу РФ (вероятно, «рейхсфюрера») против семитских религий. Далее автор доклада утверждал, что, вопреки недавно принятым решениям высшего руководства, он создал у Рана ложное впечатление, будто тот может совершенно беспрепятственно продолжать свои изыскания. Заключительную фразу Фриц счел нужным подчеркнуть: «Именно таким образом он приведет нас к предмету нашей миссии». Ле Биан с удивлением увидел еще, что несколько раз фамилия в документе была исправлена: приклеена полоска тонкой бумаги, на которой заново было напечатано «Фриц». Пьер раскрыл складной нож и поскоблил по бумаге. Операция была деликатная, но терпение позволило под фамилией Фриц прочитать другую: Кёниг. Почему он назвался для Бетти другим именем? Вероятно, боялся, что Ран что-нибудь говорил о нем французской подруге, и она не будет ему доверять.