Каталог Латура, или Лакей маркиза де Сада - [5]

Всем знакомым повитуха рассказала о родах Бу-Бу, люди передавали этот рассказ друг другу, слух, как чума, распространился по городу. Вскоре уже весь Онфлёр знал о безобразном ребенке с глазами цвета морской синевы, и люди заговорили о malificarum [1] и руке дьявола. Даже священник призадумался. И только одного Гупиля нисколько не смутили эти слухи. Он был убежден, что все это ложь и сплетни, и спустя несколько дней отправился к Бу-Бу.

Гупиль пришел, чтобы поговорить о делах и раз навсегда покончить с этими слухами. Все было в образцовом порядке. Бу-Бу была счастлива, и мальчик ничем не отличался от обычного ребенка, хотя Гупиль должен был признать, что более безобразного существа ему видеть не приходилось. Дабы окончательно убедиться, что городские сплетни нелепы, Гупиль подошел к ребенку и осторожно погладил его по головке. Мальчик загулил, как гулят все младенцы. Ничего особенно страшного в нем не было. Гупиль усмехнулся про себя и с презрением подумал, как доверчивы и пугливы люди. Они готовы жадно заглотнуть любую приманку, не прибегая к разуму, которым природа, невзирая ни на что, все-таки одарила их. Он поцеловал Бу-Бу в обе щеки и пожелал ей счастья. Потом наклонился, чтобы поцеловать и ребенка. Но, заглянув в его холодные синие глаза, испытал неприятное чувство и поспешил уйти.

Прошло какое-то время, прежде чем Бу-Бу заметила, что мальчик не способен испытывать боль. Она обнаружила это, когда в первый раз подстригала ему ногти. Не так-то просто подстричь крохотные детские ноготки большими грубыми ножницами, и, хотя Бу-Бу была крайне осторожна, она все же порезала ему пальчик, показалась кровь. Бу-Бу испугалась, заохала, а Латур непонимающе смотрел на нее. Не изменившись в лице, он рассматривал свой залитый кровью палец. Бу-Бу удивилась. Неужели родители должны объяснять детям, что от боли плачут? Мысленно она обратилась к своему детству, но вспомнила только собственный ужас перед болью. Она постаралась утешиться тем, что со временем мальчик научится плакать, и еще подумала: вот и хорошо, раз он не плачет, значит, он не чувствует боли.

Когда Бу-Бу впервые появилась в Онфлёре вместе с сыном, люди со страхом и любопытством окружили ее. Одержимая материнской любовью, она решила, что они хотят полюбоваться ее красавцем, и с гордостью показала им ребенка. Рыночные торговки смотрели на него с таким почтением, что Бу-Бу невольно вспомнился младенец Иисус. Взглянув на его личико, женщины быстро уходили прочь. Бу-Бу со смехом рассказывала окружающим о его проделках, обычных проделках младенцев, которые матерям кажутся необыкновенно важными, а всем остальным – скучными. Разумеется, эти истории не вызвали у женщин интереса, и они разошлись. Все же он не исчадие ада, думали они. Все это болтовня. Конечно, мальчик ужас как некрасив, он просто отвратителен. Но что-то в его синих глазах внушало им непонятное уважение. Ибо, как бы им ни хотелось, люди не могли отрицать, что глаза у Латура-Мартена Кироса, как потом окрестили мальчика, напоминали глаза детей на портретах великого маэстро Грёза. Они были прекрасны и, по-видимому, умиротворяюще действовали на людей. Всякий раз, когда Бу-Бу брала Латура с собой в Онфлёр, люди подходили к ней и смотрели на его личико, словно хотели убедиться, что мальчик действительно безобразен. Но глаза у него от Бога.

Когда священник неохотно плеснул на голову Латура воду из купели, стоявшей в глубине церкви, и пробормотал свое благословение, мальчик брыкнул ногой и попал священнику в лицо. Священник пошатнулся с ребенком на руках. Смущенный и растерянный, он отдал ребенка матери. Бу-Бу была огорчена. На паперти она потрепала Латура за ухо и пожурила его за то, что он ударил священника. Латур, улыбаясь во весь рот, смотрел на нее. И хотя она трепала его ухо так, что пальцы у нее чуть не свело судорогой, мальчик этого даже не заметил. Возвращаясь домой через лес самой короткой дорогой, Бу-Бу думала, что понятия не имеет, как следует вести себя матери, как надо воспитывать ребенка, чем его можно заинтересовать, чтобы научить любви и послушанию. Как вообще нужно обращаться с ребенком, который не чувствует боли?

Во время беременности Бу-Бу казалось, что ее со всех сторон окружают зеркала. В лужах, в неподвижной воде городского пруда, в блестящем яблоке она видела себя. Вернее, свой живот. Во всем отражался ее еще неродившийся ребенок, мир был на сносях. Она вообразила, что стала вдвое толще, и впервые в жизни гордилась своей толщиной, которая свидетельствовала, что ребенку в ней уютно. В действительности Бу-Бу не так уж сильно и потолстела, однако живот ее принял другую форму и стал крепче. Каждый вечер, раздевшись, она садилась на кровать и не отрываясь смотрела на свой пупок. Ей казалось, что живот растет у нее на глазах. Потом стали слышаться звуки. Похожие на шорох бабочек. Урчание. Дробь. В конце концов кулачки ребенка уже изо всех сил колотили в перегородку, отделявшую его от мира. Он бил все сильнее, и ей чудилось, что эти удары отзываются в комнате музыкой. Потом ей становилось страшно. Она пряталась под одеяло и пыталась отогнать мысль, что она плохая мать и оказала бы услугу и миру и ребенку, лишив его жизни как можно скорее. Подобные мысли болью накатывали на нее, но потом им на смену приходило облегчение и она снова видела мир в розовом свете. Вперевалку она ходила на рынок в Онфлёр за осьминогами, которых раньше никогда не ела. Теперь настал их черед. Сырой осьминог, жареный осьминог, суп из осьминога. Бу-Бу ела осьминогов и не могла наесться. Весь дом пропах осьминогами. Являясь к ней со своим обязательным еженедельным визитом, Гупиль закрывал нос платком. Однако, несмотря на ее эксцентричное поведение и блеск в глазах, никто не предполагал, что Бу-Бу Кирос беременна. Фигура ее оставалась прежней, а радость, которой она светилась, люди принимали за бесстыдное высокомерие. Кровопийца, она была счастлива и даже имела наглость показываться на людях!