Кастальский ключ - [10]

Шрифт
Интервал

А он прямо из Кремля кидается на квартиру к Вяземскому. Узнав, что тот в бане, едет в баню: скорей увидеться, скорей поговорить обо всем, обо всем! И прежде всего о них — о тех, кто казнен меньше двух месяцев назад; кто идет сегодня каторжным этапом в сибирские рудники; о ком почти накануне отъезда в Москву писал Вяземскому: «Повешенные повешены, но каторга 120 друзей, братьев, товарищей ужасна».

До нас дошли июньские и июльские письма и дневники Вяземского. «Для меня Россия теперь опоганена, окровавлена, — писал он неделю спустя после 13 июля. — Мне в ней душно, нестерпимо… Я не могу, не хочу жить спокойно на лобном месте, на сцене казни! Сколько жертв и какая железная рука пала на них!»

Вяземский переписывает и посылает своей жене знаменитое предсмертное письмо Рылеева. Пишет: «Мы все изгнанники и на родине. Кто из нас более или менее не пария?» Переписывает стихотворения казненного Сергея Муравьева-Апостола, пророчески предсказавшего свою судьбу.


Вяземский был первый собеседник, с которым встретился Пушкин после аудиенции у Николая I.

В Москве в то время жило немало людей, которые в прошлом были более или менее близки к тайному обществу.

Наиболее примечательным из них был, пожалуй, Василий Зубков, связанный с тайным обществом через Ивана Пущина. Да и все почти московские друзья Пушкина через родство, свойство, дружбу, знакомства были так или иначе близки к будущим декабристам. В Москве Пушкин познакомился с присутствовавшим при казни офицером Путятой.

Возможно ль, чтобы, встретясь, они не говорили о тех, кого Пушкин называл «нашими каторжниками»?

А это значит, что, помимо той внешней, общеизвестной жизни, которую описали в своих мемуарах современники, была у Пушкина в те два месяца, которые он осенью 1826 года пробыл в Москве, еще другая, потаенная, уходящая своими корнями и помыслами в декабристское движение.

Была потаенная. Но была и явная, открытая всем или почти всем.

Как ни туманна была даль, как ни условна и ограничена дарованная ему свобода, Пушкин был, разумеется, рад Москве, встречам с друзьями, разговорам, воспоминаниям, шампанскому, столичным красавицам, театральным креслам.

Но более всего — возможности прозвенеть по Москве новыми своими стихами, новыми произведениями.

Именно тогда из мрака Михайловской ссылки появился «Борис Годунов»!

Глава вторая

«Борис Годунов» начат Пушкиным в декабре 1824-го и закончен в ноябре 1825 года, за месяц до восстания декабристов. Он написан в то время, когда оскорбленный, оглушенный, вырванный из всех своих жизненных и творческих планов Пушкин оказался во второй своей ссылке — в Михайловском.

Ненастный день потух; ненастной ночи мгла
По небу стелется одеждою свинцовой;
Как привидение, за рощею сосновой
Луна туманная взошла…

Правда, еще в Одессе Пушкин делал наброски будущей трагедии. Но имелся ли у него замысел народной драмы подобного охвата? Едва ли… Последние годы он работал над «Евгением Онегиным». Уже были готовы первые три главы и вырисовывались контуры четвертой. Не обрушься на него высылка из Одессы, грандиозный замысел этого «романа в стихах», вероятно, удовлетворил бы его. Но не теперь!

Ему было тяжко, душно, нестерпимо. В лирических его произведениях, написанных в Михайловском, упорно повторялась тема гонения, мрака, закованных дней, опалы, изгнания.

«Кто творец этого бесчеловечного убийства? — писал Вяземский, узнав о новой ссылке Пушкина. — Или не убийство — заточить пылкого, кипучего юношу в деревне русской?..»

Так слово «убийство» впервые прозвучало рядом с именем Пушкина.


Как всегда, когда он доходил до предела отчаяния, настал час, когда душа его потребовала, чтоб он разорвал затянутую у него на шее удавную петлю, почерпнув силы в творчестве и вдохновении.

Его друзья, члены тайного общества, узнав, что он переведен в ссылку в Псков, стали подталкивать его мысль к исполненным глубокого драматизма событиям псковской и новгородской истории.

«Соседство и воспоминания о Великом Новгороде, о вечевом колоколе и об осаде Пскова будут для вас предметом поэтических занятий, — со свойственной ему осторожностью писал князь Сергей Волконский, — а соотечественникам вашим труд ваш памятником славы предков — и современника». Кондратий Рылеев высказывал свои мысли без обиняков: «Ты около Пскова. Там задушены последние вспышки русской свободы; настоящий край вдохновения — и неужели Пушкин оставит эту землю без поэмы».

Соблазн был велик: мало в России городов, история которых была бы столь драматична, столь насыщенна, как история Пскова. Чуть ли не каждый дом, каждая крепостная башня, каждая стена старинной каменной кладки, каждая звонница древних церквей воскрешали картины прошлого, полного событий и бурь.

На протяжении столетий одинокий порубежный Псков вел борьбу с ордами завоевателей, грозно наступавшими на него с запада, — с ливонскими рыцарями, с внешними врагами и внутренними предателями.

Силы были неравны. Псков попросил помощи у московского князя. Москва взяла его под свою власть и покровительство.

На первых порах отношения складывались в соответствии с условиями договора. Наместники московских великих князей ведали обороной псковских пределов, а высшая власть во Пскове принадлежала вечу. Но потом произошло то, что неизменно происходит в таких ситуациях в истории: московские наместники и тиуны стали забирать все большую власть, возникли трения, заполыхали восстания и расправы.


Еще от автора Елизавета Яковлевна Драбкина
Баллада о большевистском подполье

Взволнованный рассказ о нашей партии в годы подготовки Октября. Автор повествует о жизни большевиков, о Владимире Ильиче Ленине, об условиях партийной работы до революции. В книге показаны тюрьмы, каторга, ссылка, побеги, героика подвигов и не меньшая героика повседневной борьбы коммунистов-подпольщиков.


Черные сухари

Широко известные рассказы о жизни и деятельности Владимира Ильича Ленина.


Зимний перевал

Эта книга — о тех годах, которые, по словам автора, «называют годами перехода к новой экономической политике и которые являются последними годами жизни Владимира Ильича Ленина». Написанная в 60-е годы, до читателя она дошла только в конце 80-х и получила его признание за глубину и честность освещения политических, экономических, нравственных проблем.Второе издание книги значительно дополнено за счет новых материалов, обнаруженных в личном архиве писательницы.Адресована широкому кругу читателей.


История одного карандаша

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Алёша Калёнов

Рассказ для детей младшего школьного возраста.


Рекомендуем почитать
Проблема субъекта в дискурсе Новой волны англо-американской фантастики

В статье анализируется одна из ключевых характеристик поэтики научной фантастики американской Новой волны — «приключения духа» в иллюзорном, неподлинном мире.


И все это Шекспир

Эмма Смит, профессор Оксфордского университета, представляет Шекспира как провокационного и по-прежнему современного драматурга и объясняет, что делает его произведения актуальными по сей день. Каждая глава в книге посвящена отдельной пьесе и рассматривает ее в особом ключе. Самая почитаемая фигура английской классики предстает в новом, удивительно вдохновляющем свете. На русском языке публикуется впервые.


О том, как герои учат автора ремеслу (Нобелевская лекция)

Нобелевская лекция лауреата 1998 года, португальского писателя Жозе Сарамаго.


Коды комического в сказках Стругацких 'Понедельник начинается в субботу' и 'Сказка о Тройке'

Диссертация американского слависта о комическом в дилогии про НИИЧАВО. Перевод с московского издания 1994 г.


Словенская литература

Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.