Кассандра - [21]

И вот теперь ее, казалось, налаженная жизнь, могла в любой момент закончиться. Как только граф умрет, имение отойдет Михаилу. В этом она не сомневалась. А они с Вано будут отданы на милость этого слабохарактерного сыночка покойной Софьи Александровны. Ну, ничего, не зря Саломея с детства сама пробивается в жизни, как горная река через каменные преграды. Она уже подстраховалась.

Когда пять лет назад графу стукнуло шестьдесят лет, Саломея начала вкладывать деньги, отбираемые с доходов Пересветова, в то, что можно было тихо приобрести на свое имя. У нее уже имелись два доходных дома в Ярославле, маленькое имение в соседнем уезде, где выращивали прекрасный лен, а полгода назад она даже отважилась купить у вдовы ярославского купца недостроенную прядильную фабрику. Купец собирался с помощью выписанных из Англии машин производить льняную нить, а потом и ткани, но, получив из-за моря станки, он, широко празднуя это событие, скоропостижно скончался. Жена его, страшно боясь любых механизмов, продала все имущество за бесценок Саломее, а сама уехала к замужней дочери в Тулу.

Покупка казалась очень выгодной. Просторные фабричные корпуса на окраине Ярославля были построены, машины из Англии завезены, с ними приехал и представитель поставщика мистер Макдауэл, который должен был запустить производство. Рядом с фабричным забором стоял уже отделанный двухэтажный дом, предназначенный для управляющего, а в трех верстах от фабрики купец купил у гуляки-наследника маленькое имение с шестьюдесятью крепостными, где выращивали отличный лен. Все это Саломея скупила по баснословно низкой цене и очень радовалась удачному вложению. Довести до ума фабрику вызвался Вано, чем страшно удивил, но и очень обрадовал мать.

— Я сделаю такую фабрику, что мы будем сами перерабатывать не только весь свой лен, но еще и урожаи соседей, — воодушевленно планировал молодой человек, — я обещаю тебе, что мы будем купаться в золоте.

Соломея с любовью смотрела в черные глаза своего обожаемого сына и плавилась от счастья и умиления. Ее мальчик вырос, он хочет подставить ей плечо, взять на себя часть материнской ноши. Ну не зря же она столько денег выбросила на учителей. Те уверяли ее, что дали Вано знания по всем точным наукам, истории и языкам. И хотя в других случаях Саломея никому не верила, когда речь заходила о Вано, мать как будто забывала все, чему научила ее жизнь, и ждала чуда, которое совершит ее умный и прекрасный мальчик. Поэтому она разрешила молодому графу делать все, что он захочет, а сама занялась вытряхиванием из управляющего поместьем новых сумм, которые теперь требовались Вано в его начинаниях.

Известие о смертельной болезни графа было сейчас совершенно не ко времени. Хуже всего было то, что у Михаила имелся преданный ему близкий родственник — действительный статский советник Вольский, человек влиятельный и умный. Если молодой граф передаст свои имения в руки Вольского, Саломея сразу же будет разоблачена, и лишится доходов. Следовало обдумать более радикальный вариант. Ведь Михаил не женат, не имеет детей, поэтому его наследником должен стать брат — Вано. Нащупав выход из положения, Саломея обрадовалась:

«Коста хочет остаться здесь? — подумала она, — вот это и будет та плата, которую ему придется заплатить за возможность жить рядом с матерью и сыном».

Графиня немного походила по комнате, взвешивая опасности и риски своего плана, похоже, что нужно было начинать действовать уже сейчас. Она улыбнулась и пошла в спальню Косты. Следовало ковать железо пока горячо.

Состарившийся абрек с тоской смотрел на мокрый осенний сад за окном своего маленького флигеля, где все было так серо и скучно. Саломея никогда не считала нужным относиться к нему так, как положено относиться к мужу, и все эти годы прятала его днем с глаз подальше в этот обшарпанный флигель, хотя по ночам стонала от восторга под его сильным телом. Коста никогда не понимал эту женщину. Они принадлежали к одному роду, и, хотя Саломея была внучкой князя, правившего в их селе, сам он тоже был не из последних в этом славном роду, чьи правители восходили своими корнями к римским императорам. Абреками становились только самые храбрые воины рода, они были богаты, а в народе их всегда уважали. Коста, не кривя душой, мог сказать, что он последние двадцать лет был самым знаменитым абреком Кавказа. От золота и драгоценностей, что он добыл, ломились три сундука, спрятанные на чердаке над его комнатой. Но Саломея только брезгливо поморщилась, когда он однажды попробовал подарить ей тяжелое золотое ожерелье из семи цепей, отобранное им у персидского купца, попавшегося на свою беду под прицел ружья Косты на узкой горной дороге. А теперь, когда мужская сила с возрастом покинула его, он предвидел, что и подавно не будет нужен этой вздорной женщине. Это было совершенно невыносимо. Нужно было что-то делать. Коста вздохнул и задумался.

«Почему я больше не хочу Саломею? — с отчаянием спрашивал он себя, — ведь она так красива, стала даже красивее, чем была раньше».

В молодости Саломея была достаточно худой и, родив двух сыновей, совсем не поправилась, а щеголяла тонкой девичьей талией почти до сорока лет. Она всегда напоминала Косте дамасский кинжал, который он добыл еще совсем молодым абреком. Тонкие волевые черты ее лица, красивые линии высокой, гибкой, но сильной фигуры, всегда возбуждали в нем желание, а жесткий взгляд больших черных глаз и надменное поведение графини подстегивали в нем инстинкты воина. Коста всегда хотел не только овладеть Саломеей, но и покорить ее, и, хотя никогда не говорил об этом вслух, всегда знал, что ночью ему это удавалось. Но наступал день, и гордая графиня отворачивалась от любовника, не считая нужным считаться с его желаниями, не спрашивая советов, даже не обедая с ним за одним столом.