Каспий, 1920 год - [3]

Ждать некогда.

Трюмы запущены и давно не крашены (голод на сурик!).

Много мелких неполадок и неисправностей, к которым привыкают.

Крысы сказочных размеров. Рыжие, облезлые и с голыми хвостами. Никогда таких не видел (возможно, из астраханских амбаров?). Если исходить из их размеров, то таким крысам не на «Деятельном», а на дредноуте плавать!

Приказал ободрать ржавчину под платформами, и если не «добудут» сурика на нобелевской верфи, то смазать хотя бы керосином или машинным маслом.

Выслушали в гробовом молчании, мрачно.

Исполнят или нет - не знаю.

Механику неловко. Изрекает в пространство:

- А действительно, давно не чистили, ребята? Ей-богу, непорядок.

* * *

Корабль знаю, но не знаю еще, как управлять им на ходу, как маневрировать, особенно при наличии речного течения.

А это задача посложнее, чем изучать трюмную систему.

* * *

Присматриваюсь к команде.

По тому, как работают (когда хотят!), как схватывают задачу с полуслова, по лаконичности и уверенности ответов - исключительно опытные, обстрелянные моряки.

Ни одного «молодого».

Семьдесят пять старых матросов. Сплоченность исключительная. Почти все в партии.

Есть сохранившиеся еще со времен перехода из Кронштадта по Мариинской системе, но тон задает «черноморское» большинство.

Тон - твердый. Самоуверенный. Пожалуй, даже слишком.

Конечно, у них за спиной две революции, Колчак в Севастополе, бои с белыми и чехами, с астраханскими казаками. Но чувствуется, что наиболее сильный отпечаток оставила необходимость потопления своих же кораблей в Новороссийске, а затем - как пробивались эшелонами, группами и в одиночку к Царицыну, через районы враждебных кубанцев, донцов, киргизов и других банд, организованных белогвардейцами, когда за матросами гонялись особо, как за красной дичью.

На корабле есть даже комендор с того эсминца «Керчь», который играл главную роль в трагедии 18 июня, потопил торпедным залпом наш линкор {4} у Дооба и сам затопился под Туапсе, дав историческое радио: «Всем! Всем! Всем!… Предпочел гибель позорной сдаче Германии!»

Фамилия его Гридин. Пользуется большим влиянием.

Командный состав делает свое дело честно и добросовестно, но как-то тихо и незаметно. Работает, руководит… но не командует.

Уставов или инструкций - никаких.

Своеобразная вольница, и все идет почти нормально из-за революционной сознательности и опытности команды. Но достаточно ли этого для боя, если само слово «дисциплина» приводит их в ярость?

Комиссар пропадает больше вне корабля. То в заводском комитете завода, то в политотделе флотилии.

* * *

Пытался анализировать, в чем моя беда.

1. Беспартийность! Если бы был членом РСДРП(б), то меня лучше бы знали и я знал бы все, чем дышит команда. Как понимает обстановку и задачи, которые я узнаю из газет. Учился бы у них той политграмоте, которой не мог меня обучить старый флот.

2. Что никто меня не «представил» команде. Ничего они обо мне не знают, а ярлык «бывший офицер» - сейчас не очень удобная визитная карточка.

Даже приказа не объявили. Просто в один прекрасный день появился какой-то фрукт в офицерской фуражке и бушлате и сунул командиру предписание о том, что с такого-то числа военмор Исаков назначен командиром, а ему, то есть бывшему командиру, надлежит исполнять обязанности помощника!

3. Команда явно обижена. Почему снизили в должности командира, которого они знают, с которым воевали и которому доверяют, а главное - что он справлялся со своими обязанностями.

4. Наконец, как это ни странно, неприязнь ко мне вызвана частично и тем, что я «балтиец».

У моряков этот нездоровый «патриотизм» был всегда. Думаю, что при царе реакционное начальство его раздувало сознательно, чтобы мешать объединению, чтобы прививать антагонизм и - когда нужно - использовать.

Так или не так, а я для них «чужой».

А после VIII съезда, в марте прошлого года, думал, что все трудности для добросовестных «военспецов» уже прошли.

Помню, как еще до съезда вписал себе в дневник слова Ленина: «Совершенно незачем выкидывать полезных нам специалистов».

Но теперь оказывается, что я не все и не до конца понял.

Середина марта. Еще в доке Нобеля.

Сегодня один анекдот (к сожалению, не очень смешной) кое на что надоумил.

В кают- компании за обедом кто-то, расписывая таланты и остроумие Л. Рейснер, рассказал, что мичман Семченко (которого я хорошо знал до революции, вместе учились), задумав перебежать к врагам, захватил в степи верблюда и погнал его в сторону ближайшего расположения белых отрядов. Хозяин или погонщик отказался сопровождать. Ни деньги, ни наган не имели воздействия.

Семченко решил «штурманить», ориентируясь по звездам, и на корабле пустыни углубился в пустыню.

Убаюканный мерным покачиванием, тишиной и однообразием ландшафта, мичман заснул. Проснулся на рассвете, задержанный нашими красноармейцами почти в «пункте отшествия».

Оказывается, верблюд в середине ночи повернул на 180 градусов и пошел обратно, домой. Штурманская часть подвела.

Семченко закончил сухопутное плавание и жизненный путь.

Так вот, будто по этому поводу Лариса сказала: «Верблюд оказался более честным, чем бывший офицер!

Посмеялись.

А потом, в каюте, я думал: почему мне должны верить больше, чем Семченко? Что я не из дворян? Что участник Ледового похода и боев с англичанами на Балтике? Этого мало. Это не гарантия политической лояльности на всю жизнь. И еще, - значит, я расплачиваюсь не только за себя, но и за семченков. А сколько их? И где они маскируются?