Кащеево царство - [13]

– Ублажи их. Заставь владык помочь мне. Ради этого серебра, ради собственной жизни, ради предков!

– Мне не дано предугадать желания духов, – кротко ответил шаман, отстраняясь от него.

Кан насупился.

– Что же ты хочешь от меня? Получить земное воплощение Колташ-Эквы? Засыпать твой дом песцовыми шкурами? Добыть сотню серебряных блюд для святилища? Говори.

– Я спрошу у духов, что им по вкусу, – тонко улыбнулся пам.

– Спроси. А заодно передай духам и демонам, что если русь победит, им солоно придётся от новгородского бога.

Унху направился к выходу. У самой двери обернулся.

– Не для того я получал канский пас, чтобы подставить выю под новгородский меч. А ты, если не поможешь мне, горько пожалеешь об этом.

Он вышел, с чувством ахнув дверью. Кулькатли шмыгнул носом, потёр лоб.

– Одержимый, – в восхищении обронил он.

Дым от костров, выложенных по кругу, лизал ствол священной ели, сочился меж игл и, рассыпаясь на множество отростков, возносился к небу, прозрачной зыбью колыхая звёзды. Кулькатли, облачённый в медвежью шкуру, с лицом в открытой пасти зверя, плясал и неистовствовал, потрясая бубном и выкрикивая заклинания. Помощники его бросали в пламя пахучие травы, корешки и кусочки грибов. Огонь вспыхивал, искрился, багрово озарял заворожённые лица вождей и старейшин. Выкатив глаза, они наблюдали за танцем пама; им мерещилось, будто из дыма выпрастываются гибкие щупальца-руки, складываются в страшные рожи вонючие клубы, а серебряный лик Нум-Торума, что стоял у подножия священного дерева, испускает жёлто-синие молнии.

– Повелитель трёх миров! – восклицал шаман. – Ты, сотворивший небо и землю, вдохнувший в нас жизнь, одаряющий и карающий! Призри своих детей, о владыка Нум-Торум, пошли нам духов, дабы открыли нам глаза и уши! Да не отвратится твой лик от чад своих! Да растолкует нам сын твой, Мир-Суснэ-Хум, чего желаешь ты и как велишь нам поступить! Дай нам знание! Пусть снизойдут к нам Хонт-Торум, Хуси и Энки, пусть придут Сяхыл-Торум, Най-эква и Этпос-ойка! Придите, придите, о бессмертные, наполните наши уши своими речами, ослепите наши смиренные очи своим обликом, да лицезреем вас во всём могуществе вашем! О мать-земля, благодетельная Сорни-Най, не отвергай наших приношений, покажи мудрость свою, прояви заботу свою! Взываем к тебе, да услышишь наши моления!..

Воины за спинами вождей ритмично ударяли копьями о землю, слаженно повторяя: «Гай! Гай! Гай!» Казалось, ещё мгновение, и вылетят из сосновой чащи злые духи-учи и людоеды-менквы, явится ведьма Йома и чудовище Комполен, и станут они терзать народ, а лунный бог Этпос-ойка со снисходительной усмешкой будет взирать на это со своих высей и потешаться над слабостью человеческой.

Метались в корзинах перепуганные голуби, жалко блеяли привязанные к деревьям козы, оглушительно громыхали дудки-чипсаны младших шаманов, а Кулькатли продолжал свою неистовую пляску, то подпрыгивая над кострами, то чуть не стелясь по снегу. Черным-черно отливала земля в блюдах, что стояли возле идолов. Отбрасывали холодные блики монеты, лежавшие в земле. Опьянённые люди всё громче ударяли копьями и всё яростнее выкрикивали свой клич, сами не понимая его смысла.

Наконец, шаман прекратил пляску и велел подтащить одну из корзин с голубями к огню. Крышку открыли, птицы вырвались на свободу и заметались в удушающем облаке дыма.

– Видишь, Унху? Видишь? – торжествующе завопил пам, разгоняя голубей шестом. – Боги благоволят тебе. Они обещают удачную охоту на русь.

– Что ещё обещают мне боги? – жадно вопросил кан, подаваясь вперёд.

Шаман сделал знак рукой, и к нему подвели козу. Достав нож, он одним движением вскрыл ей брюхо и извлёк бьющееся сердце. Подняв его над огнём и подержав немного, он бросил сердце в пламя. Издыхающая коза дёргала ногами, заливая кровью всё вокруг.

– Ещё, – прошептал Кулькатли.

Ему привели другую козу, а помощники достали из корзины нескольких кур. Шаман перерезал козе глотку, рассёк живот, вывернул требуху, а его помощники начали отсекать курам головы, чтобы по их бегу определить волю богов. Весь в липкой дымящейся крови, Кулькатли поднёс Унху капающие внутренности.

– Отведай, хонтуй.

Тот впился зубами в печень, откусил мерцающую плоть, а пам двинулся по кругу, поднося угощение каждому вождю.

– Открой, открой нам свою волю, Нум-Торум, – приговаривал он.

Воины, стуча копьями, наворачивали круги у священной ели. Они двигались всё быстрее и быстрее, пока не перешли на трусцу. Их древки взрыхляли снег, из глоток вырывались ритмичные возгласы, ноздри шевелились от вдыхаемых испарений. Хлопали крыльями голуби в корзинах, блеяли козы, заливались лаем собаки. Шаман сыпал из короба медные фигурки богов и демонов и пророчествовал большую войну.

– Грядёт, грядёт кровопролитие! – вещал он. – Уже вижу головы русичей, насаженные на колья, и сердца пленников, отданные Хонт-Торуму. Вижу страх в глазах чужаков и радость на лицах югорских бойцов. Вижу, вижу большую победу!..

Кан, хищно приоткрыв рот, наблюдал за ним. Остальные вожди, надышавшись дыма, тоже неотрывно следили за беснующимся памом. Кулькатли завертелся волчком и упал на колени, вороша груду медных фигурок.