Карусель памяти - [108]

Он попросил ее не звонить так часто. Она даже не подозревала, что звонит так часто – каждые два-три дня, но Джон сказал, что ему хуже, когда она звонит. Поэтому она прекратила звонки, и теперь настали дни, когда обнаружилось, что ей не хватает его голоса. Она застегнула молнию на уложенном чемодане и отнесла его в кухню, поставив у черного входа. Потом пошла в спальню Джона, в кладовую, открыла люк, ведущий на чердак, и потянула складную лестницу.

Ей потребовалось двадцать минут, чтобы найти старый альбом с фотографиями. Он был на самом дне чемодана со старыми потрепанными плюшевыми зверями Сьюзен и лежал – как в насмешку – под двумя старыми зеркалами с ручками, которые Клэр быстро перевернула и положила на пол.

– Я представляю опасность на дороге. – Она подшутила над Рэнди прошлым вечером, когда посмотрела в свое зеркало заднего вида, чтобы проверить, что же ее ослепляло, но увидела, что оно наполнено колыхающимся морем зелени.

Она аккуратно вынула альбом из чемодана. Странно, он казался ей хрупким. Рэнди хотел посмотреть фотографии амбара. Он хотел увидеть ее дедушку и бабушку, и родителей, и Клэр, когда она была ребенком, и ее сестру Ванессу. Клэр сказала, что она не хочет беспокоить Джона своим приходом домой, чтобы взять альбом, но, по правде говоря, она боялась воспоминаний, которые эти фотографии могут вызвать. У нее и так достаточно иллюзорных мыслей, которые плавали в ее голове и выплескивались наружу.

Она встала, ощущая вес альбома в руках, и неожиданно вспомнила. Она ведь уже однажды спасла этот альбом.

Кто-то – кто? – выбросил его, а она вытащила из мусорной кучи. Она посмотрела на гладкую коричневую кожу, пробежала по ней пальцами и решила на некоторое время присесть на складную лестницу и просмотреть его. Нет. Только не здесь, в холодной темноте чердака. Тогда, когда она будет с Рэнди.

Она оставила Джону записку в кухне. «Я взяла некоторую одежду, мой старый семейный фотоальбом и несколько книг». Она подумала о том, что могла бы сказать еще. Хотела спросить его, не помнит ли он кровавого полотенца в одной из их поездок по Италии, но неожиданно вспомнила осторожный, полный тревоги взгляд, который появлялся у него в глазах, когда она говорила о каких-нибудь своих проблесках воспоминаний. От этого она стала ощущать его отсутствие с меньшей болью. Хорошо. Находясь тут, в окружении вещей Джона, его запаха, ей нужно было только напомнить о причине, по которой она больше не с ним.

«Еды хватит, чтобы Сьюзен была довольна, на несколько дней весенних каникул. Ты постарался, когда делал покупки в гастрономе». Не слишком ли кратко? Ей хотелось стереть строчку, но она написала ее чернилами.

Она уставилась на имя дочери. Завтра Джон и Сьюзен будут вместе дома, в то время как она будет в своей «уютной» квартирке. Это казалось неестественным, нереальным, и в первый раз за все это суровое испытание она почувствовала вину: она заставила дочь пройти через все это.

Час спустя Джон взял со стола записку Клэр. Он улыбнулся на ее упоминание о еде, которую он закупил для Сьюзен. Конечно, он об этом позаботился. А как она думала?

Она взяла альбом с фотографиями. Эти слова вызвали в нем дрожь.

Он подъехал к холодильнику, вынул пластиковую упаковку с оставшимися макаронами и взял сыр с полки. Он положил все в микроволновую печь, затем налил себе пива, потягивая его глотками, пока ждал, когда обед разогреется в печи.

Десять лет назад он рассматривал этот альбом с Мелли.

Мелли жила с ними уже больше месяца к тому времени, страдая от рака легких последней степени. Джон не ходил на работу из-за инфекции мочевого пузыря. Мелли была прикована к постели, но Джон, по крайней мере, мог передвигаться по дому. Он готовил ей обед, переключал телевизор на другие каналы. Болезнь странным образом связала их, и это длилось почти неделю. Клэр приходила домой с работы и спрашивала, как чувствуют ее больные, а Сьюзен, которой в то время было девять лет, сделала им обоим по карте самочувствия, которые они вешали на стене в гостиной, но временно перенесли в комнату Мелли.

Джон никогда не любил свою тещу. Трудно питать к кому-то чувства, если он окружает себя стеной, кто отвечает на вопросы так, чтобы задающий их услышал то, что хотел услышать, кто никогда никому не позволял понять, что же он из себя представляет на самом деле. Однако что-то изменилось во время той недели, что они провели вместе. Мелли разговорилась, рассказывая такое, что никогда бы не рассказала Клэр. А, может быть, больше никому другому.

– Ты – самый сильный мужчина из тех, кого мне довелось встретить, Джон, – сказала она ему. – Я могу рассказать тебе все, и ты не отвернешься.

Однажды они сидели вместе в ее комнате – Мелли в больничной койке, которую они взяли напрокат, Джон – рядом с ней в своей инвалидной коляске – и просматривали старый альбом, снятый с пыльного чердака. Ему нравилось рассматривать фотографии, на которых Клэр была маленькой. Такой крошечной, и большеглазой, и невинной. Эти фотографии заставили его сердце сжаться от боли и любви к ней.

Похоже, что альбом стал причиной признаний, сорвавшихся с губ Мелли. Она рассказала Джону, что муж бил ее по ночам после того, как Клэр и Ванесса ложились спать. Поведала, как ее мать, о которой Клэр думала, что она умерла тихо во сне, умирала несомненно страшной, мучительной смертью от кровотечения, совершенно одна в деревенском доме посреди ночи. Она рассказала ему многое, чего никому не рассказывала прежде.