Картины Парижа. Том II - [66]

Они всегда готовы взвалить себе на спину любой груз. Слегка согнувшись, опираясь на толстую палку, они тащат на себе такие тяжести, которые убили бы лошадь. Они несут их с необычайной легкостью и ловкостью по улицам, загроможденным экипажами: то это какое-нибудь колоссальное зеркало шириной во всю улицу (в нем танцуют дома, мимо которых его несут), то драгоценный и хрупкий мрамор, шедевр искусства. Кажется, будто носильщики обладают особо острой осязательной способностью и что она передается также и грузу, который они на себе тащат; благодаря целому ряду искусных уловок, поворотов и обходов им удается избегнуть опасного столкновения с неудержимо стремящейся толпой. Они останавливаются или ускоряют шаг как раз во-время; они дают знать о своем приближении громкой бранью; не снимая поклажи, они грозят прохожим своими палками и, в конце-концов, несмотря на все камни преткновения, благополучно достигают цели, ничего не сломав; им совершенно безразлично, итти ли по сухой мостовой или по грязной и скользкой.

С одного конца города на другой они переносят на длинных носилках фарфоровые вещи, и, если в пути на них ничего не свалится из какого-нибудь окна, то ни на одном блюдце, ни на одной чашке не окажется ни малейшей трещины.

И знаете ли, какие мускулы больше всего работают у этих носильщиков? Мускулы ног. Взгляните на них: вы увидите, что ноги их все время дрожат, нечувствительно для самих носильщиков, но тем не менее заметно на глаз.

Когда в морозные дни колеса скользят по мостовой и экипажи, скатываясь к канавам, цепляются один за другой, извозчики слезают с козел, спиною приподнимают экипаж и разнимают колеса, не прибегая к посторонней помощи, хотя нередко в карете сидят четверо, да, кроме них, лежит еще два-три сундука. Как сильны позвонки человека!

Валится ли какая-нибудь телега, везущая колоссальную каменную плиту, шестьдесят услужливых рук приводят все снова в порядок; в другом месте на это потребовалось бы целых шесть часов, здесь все устраивается в мгновенье ока.

Ломается ли пас у кареты, отказывается ли служить колесо, экипаж поднимается почти с такой же быстротой, с какой упал. Вам говорят: Сейчас здесь произошел несчастный случай, а от него не осталось уже и следов: носильщики, стоявшие на ближайших перекрестках, с громадным рвением оказали безвозмездную помощь. Как только на улице образуется затор, они прибегают и немедленно расчищают путь. Эти услуги, повторяющиеся изо дня в день, должны бы как-нибудь вознаграждаться.

Говорят, что в Турции носильщики таскают на себе тяжести весом до семисот и восьмисот фунтов; наши до этого еще не дошли. Грузчики, носящие на новом Крытом рынке муку, считаются самыми сильными; у них головы точно втиснуты в плечи, а ноги совсем плоские; их позвонки, деревянея, сгибают спинной хребет, который так навсегда и остается согнутым.

Эти люди отнюдь не обладают исключительной силой; они были бы плохими борцами, плохими боксерами, неловкими гребцами или пильщиками. Но они приучили себя к ношению на спине или шее громадных тяжестей и великолепно изучили на практике законы равновесия. Ловкость важнее силы; не бойтесь, что они вывихнут себе руку или ногу, таская непомерные грузы: в анналах хирургии такие случаи крайне редки.

Но на что действительно тяжело смотреть, так это на несчастных женщин, которые с тяжелой корзиной за плечами, с раскрасневшимися лицами, с налитыми кровью глазами встречают рассвет на грязных улицах или на подмерзших мостовых, когда образовавшийся за ночь лед трещит под шагами первых прохожих. В такую гололедицу жизнь носильщиц подвергается опасности, невольно страдаешь за них, несмотря на то, что в них осталось мало женственности. Работа их мускулов не видна, как у мужчин; она скрыта, но вы ее угадываете по вздувшимся шеям, по тяжелому дыханию, и вас охватывает глубокая жалость всякий раз, когда они на ходу в изнеможении произносят крепкое ругательство надорванным, визгливым голосом. Вы чувствуете, что их голос не был создан для этих резких, грубых слов, а тело — для ношения таких невероятных тяжестей; вы это чувствуете, потому что ни загар, ни ежедневный труд, ни огрубелые мозолистые руки не в состоянии превратить их в мужчин. Под толстой, грубой и грязной одеждой, под жесткой кожей они сохраняют еще свои природные формы, те самые, что дают вам возможность на балу в Опере узнавать под масками, в домино герцогинь. Для чуткого человека эти несчастные созданья — все же женщины; они внушают ему глубокую жалость. Как случилось, что женщины оказались у нас доведенными до необходимости исполнять работу, столь не соответствующую их природным силам? И можно ли сказать, что народ, держащий их взаперти, более жесток, чем тот, который отдает их в жертву безжалостному, беспрерывному труду?

Какой резкий контраст! Одна пошатывается, обливаясь по́том под непомерной тяжестью тыкв и других овощей, и громко кричит: Берегись! Дорогу! Другая, проезжающая в легком экипаже, колеса которого едва не задевают громадную, полную до краев корзину, набеленная и нарумяненная, с веером в руках, гибнет жертвой изнеженности. Не верится, что это два существа одного и того же пола! А между тем это так!