Картины Парижа. Том I - [97]

Его визиты продолжаются не более четверти часа. Он уже не говорит, что он друг герцогов, любовник герцогинь и непременный участник всех ужинов. Он говорит об уединении, в котором он якобы пребывает, о своих занятиях химией, о скуке, которую он испытывает в высшем свете. Чаще же всего он предоставляет говорить другим. Чуть заметная усмешка мелькает на его губах; слушая вас, он хранит мечтательный вид. Он не уходит внезапно и быстро, но тихо ускользает; уйдя же, он шлет через какие-нибудь четверть часа записку, изображая из себя рассеянного человека.

Женщины, со своей стороны, не злоупотребляют больше прилагательными в превосходной степени, не употребляют то и дело таких слов, как: восхитительно! удивительно! непостижимо!; они говорят с подчеркнутой простотой; ни по какому поводу они не выражают ни восхищения, ни восторгов. Самые трагические события вызывают у них лишь легкое восклицание. Повседневные новости, передаваемые с большой непосредственностью, и различные химические опыты служат обычной темой их разговоров.

Прическа мужчин стала опять очень простой. Из волос больше не делают никаких сооружений; высокие прически, так справедливо осмеянные, совершенно исчезли.

Женщины, даже из буржуазных семейств, больше не говорят про себя, что они страшны, как смертный грех, и что ничего не может быть ужаснее их туалета. Все это уже не в моде, и мы милостиво предупреждаем об этом провинциальных дам, которые еще продолжают придерживаться старины.

Дама, соглашающаяся играть только надушенными картами и требующая, чтобы ее горничные употребляли для волос бергамотовое масло, в наше время представляла бы собой в высшей степени странное зрелище.

В наши дни самым трудным для литератора является не разговор о науке с каким-нибудь ученым, или о войне с военным, или о лошадях и собаках с помещиком, а легкая беседа с несколькими дамами, которые, по примеру изящных мужчин, предпочитают разговору молчание.

157. Определенно поверхностный человек

Он гордится этим именем и подчеркивает его. Это человек очень хорошего тона, что доказывается тем, что он считает весьма важным все пустяки, о которых мы говорили выше.

Среди предметов, способных занимать его ум, на первом месте стоят Комическая и Большая оперы. Как в Лондоне говорят только об общественном строе, об интересах Европы и международных отношениях, так и он говорит только об актерах, комедиантах и о тех или иных модных стишках. Ибо именно это и бывает ему нужно в тех домах, где он должен говорить, с тем чтобы ничего не сказать.

Такой образ жизни ведет в Париже определенно поверхностный человек, умышленно старающийся казаться смешным. Он знает все, что делается и в домах и в театральных ложах; знает любовные приключения всех актрис; знает все, что говорится потихоньку за ужинами. В один и тот же вечер его видят на трех спектаклях; когда он появляется где-нибудь на прогулке, все с ним раскланиваются; с одним он говорит, другому улыбается, к третьему подходит; во всеуслышание сообщает о том, как намерен провести сегодняшний день, и говорит о своей праздности с такой важностью, с какой другой рассказывает о какой-нибудь полезной работе. Одевается он нарочито модно; холодно восторгается, увлекается без видимого основания, преувеличивает национальное легкомыслие, но под всеми этими внешними искусственными приемами порою скрываются ловкие маневры жгучего честолюбия. Он вводит в заблуждение своих соперников, вдруг выгодно женится и вскоре занимает какую-нибудь видную должность.

158. Независимые. — Презрительные

Независимые — это молодые люди, делающие вид, что осуждают все общепринятые правила. Они одеваются кое-как, ездят в деревню зимой, в Париже целыми днями шагают взад и вперед по городскому валу, не посещают ни оперы, ни других театров, но зато постоянно толпятся в балаганах, куда приводят с собой женщин хорошего общества. Они поступают всегда не так, как другие, надо всем смеются и кончают тем, что, устав от взятой на себя роли, снова возвращаются в лоно общества.

Существуют еще и другие, презирающие весь род людской, но их в Париже немного, потому что здесь слишком любят непринужденную и приятную жизнь, чтобы выслушивать их подолгу.

Молодые люди этого действительно любопытного типа решили, что они неизмеримо выше всего существующего, что они одни обладают исключительным, редкостным проникновением, помогающим им видеть все, что ускользает от взора других людей. Они считают, что, разговаривая с вами, они оказывают вам милость; слушают только половину того, что им рассказывают, и презирают все, что выходит из-под печатного станка. Их чувствительность до такой степени тонка, вкус так изыскан, ум так проницателен, что их не удовлетворяет ни один человек, ни одна книга. Они считают отвратительным то, что другие находят чудесным, а для того, чтобы не компрометировать своих притязаний на гениальность, они часто хранят то осторожное молчание покойного Конрара, о котором говорит Буало^{292}.

Иногда их надменность, их повадки и речи вводят в заблуждение; к тому же, из боязни быть разгаданными, они ни с кем не сближаются. Вся эта молодежь, желающая играть роль исключительных, высших существ, в большинстве случаев обладает только небольшим умом и хитростью.