Картины Парижа. Том I - [72]

Всякий раз, когда человек открывает дверь новым потребностям, он признается в своей слабости.

Когда начинают бояться военных трудов и опасностей, — государственные начала колеблются, ибо изнеженность и мужество несовместимы, — я подразумеваю, конечно, мужество устойчивое, выдержанное.

Молодой воин, вырвавшись из сладкого плена наслаждений, может храбро ринуться в бой. Порывистость, свойственная его возрасту, усилия, которые он делает, чтобы оторваться от утех сладострастья, — все это может сообщить стремительность его действиям, но это лишь мгновенный порыв, который вскоре затихнет, и я заранее предвижу, что такой воин скорее не устрашится смерти, чем утомления.

У молодого офицера не будет недостатка в храбрости, — у него не хватит сил и он скоро сдаст. Если бы дело шло об однодневном бое, — я положился бы на него, но как сможет он выдержать целую кампанию?! Разве его изнеженный организм вынесет все связанные с нею трудности? Перемены погоды, воздух, непривычная пища, напитки — все сделает его больным, хилым, ни на что негодным, и вокруг старого гренадера с загрубелой кожей молодые офицеры будут гибнуть подобно рою мух.

108. Земское ополчение

Теперь в Париже больше не производится жеребьевка подлежащих призыву в ополчение, и это вполне правильно, если принять во внимание возможность возникновения народных волнений. Но в окрестностях столицы, всего, на расстоянии какой-нибудь мили, эта принудительная мера находится в полной силе.

Что подумал бы какой-нибудь воскресший спартанец, увидав, как парижанин с мертвенно бледным лицом протягивает дрожащую руку за роковым билетом, посылающим его на войну? У него такой вид, точно его ждет пытка. Он скорее согласился бы пожертвовать теми немногими деньгами, которые у него еще остались, чем подвергать себя опасности, взявшись за оружие в защиту родины.

Посмотрите на неистовую радость избавившихся от военной службы. Матери прижимают их к груди и громко восклицают: На этот раз мы не будем проклинать день, в который произвели вас на свет!.. Да будет же милость господня с тобой и на будущий год, мой сынок!

Уполномоченный представляется как бы палачом, всенародно казнящим осужденных: его боятся, ненавидят, относятся к нему с отвращением. Неужели это люди, идущие сражаться за родину?! — воскликнул бы при таком зрелище спартанец. — Ты удивляешься, гордый республиканец? Но слово «родина» не имеет для них никакого значения. Ты должен был жертвовать собой, их же долг — сохранять себя. Их хижина — вот их родина.

109. Молодые судьи

Молодой судья больше всего боится, как бы его не приняли за такового. Он говорит о лошадях, спектаклях, любовных приключениях, бегах, сражениях. Он стыдится своей профессии; никогда ни единое слово, касающееся законоведения, не сорвется с его губ.

Он старается по возможности разукрасить свою черную одежду. Когда при нем поднимается какой-нибудь вопрос юридического характера, он старается уклониться от разговора и глубокомысленно молчит. Боясь, как бы его не приняли за приказного, он подражает тону и манерам военного. Желание ничем не проявлять своего близкого отношения к судейскому сословию делает этого фата до крайности смешным.

110. Кабаки

Вздорожание вина и его преступная фальсификация принудили жителя Парижа прибегнуть к водке.

Вот что делает непосильный налог на вино, взимающийся в размере четырех су с бутылки, которая сама по себе стоит всего только три су. Женщины-носильщики, перетаскивающие громадные тяжести и работающие наравне с мужчинами, тоже пьют этот яд, горячащий голову и обжигающий внутренности. Но он играет роль вод Леты^{200} для всех этих тружеников; они топят в нем вместе с рассудком и свои заботы. Самые крепкие организмы разрушаются от ежедневных излишеств. Зачем их лишают полезного для здоровья вина? Они сами, конечно, предпочли бы его водке.

Эта новая пагубная привычка породила во всех кварталах Парижа, а особенно там, где проживает чернь, множество кабаков. В этих смрадных вертепах вы встретите бездельников, проводящих все время в том, что медленно, глоток за глотком тянут смертоносный напиток. Табачный дым заменяет им пищу, т. е. погружает их в состояние оцепенения, лишающее их аппетита вместе с бодростью и силой.

Сыновья честных ремесленников пропадают в этом убежище праздности и лени, куда их привлекают грубые тюрлюпинады^{201}, длящиеся там с утра до вечера, ибо в каждом из этих зловонных кабаков имеется свой оратор и шутник.

Самый замечательный из этих кабаков находится в предместье Сен-Марсо. Сюда стекаются в дневные часы отвратительнейшие созданья из окрестностей Пон-Нёфа и Лувра, чтобы истратить на водку несколько су, вырванных у похотливых трубочистов, чернорабочих и воров.

Их нередко можно увидеть здесь вокруг наполненного водкой жбана, вперемежку с солдатами, носильщиками и отходниками. Они образуют чудовищный, непристойный хор, никогда не смолкающий в этом гнусном шинке.

Разгоряченные водкой пьяницы не всегда бывают миролюбиво настроены. Они часто затевают ссоры, и спокойствие водворяется только после побоища. Нередко здоровенному кабатчику приходится насильно тащить из-за столика упорных драчунов и выталкивать их на двор. Там они завершают ссору целым градом побоев, после чего и победитель и побежденный вновь занимают свои прежние места за столом и забывают за стаканом водки и ругань и драку.