Картины Парижа. Том I - [115]
что здесь будет произнесено надгробное слово о нем и, наконец, что его апофеоз будет воспет с наибольшей пышностью в том самом месте, где прежде взывали к святому Франсуа-Ксавье>{395}.
О, потрясение! Достопочтенный мастер, занимающий место отца Гриффе>{396}! Масонские таинства вместо… Не смею договорить… Всякий раз, когда я нахожусь под этими сводами, недоступными грубым солнечным лучам, когда меня опоясывает священный фартук, — мне кажется, что я вижу, как блуждают вокруг меня тени иезуитов, бросающие на меня полные злобы и отчаяния взгляды. Я видел, как входил сюда брат Вольтер, входил под бряцание инструментов в ту самую залу, где он столько раз предавался церковной анафеме. Такова была воля великого архитектора мира. Вольтера восхваляли за то, что он в течение шестидесяти лет боролся против фанатизма и суеверия, так как именно он нанес смертельный удар чудовищу, которое другие только ранили>{397}. Чудовище живет со стрелою во чреве и сможет так прожить еще некоторое время, изливая на всех последние остатки своего бессильного бешенства; но скоро ему предстоит окончательно пасть и порадовать своим падением весь мир.
О иезуиты! Предугадывали ли вы все это, когда отец Ла-Шез>{398} опутывал сетями искусной лжи своего царственного исповедника, между тем как другие представители вашего ордена внушали ему варварскую нетерпимость и низкие, мелочные мысли, посягающие на свободу и достоинство человека?! Вы были упрямыми врагами благодетельного света философии, и философы теперь радуются в ваших прежних покоях вашему предстоящему падению! Франкмасоны, опираясь на милосердие, терпимость, благотворительность, будут существовать еще тогда, когда ваши имена сделаются символами чудовищного эгоизма и безжалостного гонения.
182. По соседству с Крытым Рынком
Возле Крытого Рынка еще существует дом, где родился Мольер>{399} — поэт, являющийся нашей гордостью. Тут тянется длинный ряд лавок старьевщиков, торгующих подержанным платьем в плохо освещенных помещениях, так что пятна и полинявшие краски материй становятся совершенно невидимыми.
Покупатель уверен, что купил черное платье, но как только он выйдет на свет, — оказывается, что оно зеленое или лиловое и покрыто пятнами, как шкура леопарда.
Бездельники-приказчики неучтиво зазывают вас к себе, а если одному из них удастся вас заманить, то все остальные начинают преследовать вас по пути своими надоедливыми приглашениями. Их жены, дочери, служанки, собаки — все орут вам в уши; поднимается оглушительный визг и крик, продолжающийся до тех пор, пока вы не исчезнете у них из виду.
Случается, что эти плуты хватают почтенного прохожего за руки или за плечи и насильно вталкивают в лавку, и такие непристойные шутки служат им приятным времяпрепровождением. Иногда бываешь вынужден наказать их за дерзость несколькими ударами трости; но они неисправимы.
В этих лавках можно найти также и все необходимое, чтобы обставить дом с чердака до подвала: кровати, шкапы, стулья, столы и прочее. Если сегодня в Париж прибудет пятьдесят тысяч человек, — они завтра же получат пятьдесят тысяч коек.
Жены этих старьевщиков, их сестры, тетки и кузины отправляются по понедельникам на особую ярмарку, называемую ярмаркой Святого духа и помещающуюся на Гревской площади. В этот день не бывает казней, и они раскладывают там свои товары: всё, относящееся к женскому и детскому платью.
Представительницы мелкой буржуазии, жены стряпчих и все особо бережливые хозяйки приходят сюда за шляпами, платьями, сукнами, даже за готовой обувью, а полицейские подкарауливают тут воров, приходящих продавать краденые платки, салфетки и другие вещи. Здесь их ловят, равно как и тех, которые занимаются воровством на самом рынке; как видно, площадь не наводит их на мудрые размышления>{400}.
Создается впечатление, что на этой ярмарке собраны поношенные женские вещи целой провинции или что это добыча от захваченной в плен армии амазонок>{401}: всевозможные юбки, кринолины, дезабилье навалены здесь целыми грудами.
Вот платье покойной президентши, — его покупает жена стряпчего; юная гризетка приобретает себе чепчик горничной маркизы. Примеряют эти вещи на глазах у всех; скоро дело дойдет до публичной примерки рубашек.
Покупательница не задумывается над тем, откуда взялся корсет, который она торгует; и невинная бедная девушка на глазах матери облачается в корсет, в котором танцовала накануне развратная оперная танцовщица. Все кажется очищенным атмосферой купли-продажи.
Так как и покупательницами и продавщицами являются здесь женщины, то хитрость с обеих сторон почти одинакова. Уже издалека слышатся резкие, пронзительные, грубые голоса кричащих и ссорящихся женщин. Вблизи сцена еще любопытнее. Когда представительницы пола, который здесь никак нельзя назвать
