Картины из истории народа чешского. Том 1 - [14]

Тщетно заклинает Людовик своих вассалов, напрасно обнажает он свой меч, напрасно взывает к своим людям. Они слышат только голос смерти. Падают рядами, валятся шеренгами сверху вниз, кровью багрится скала, и мертвые тела покрывают ее подножие. И пришлось отступить королю Людовику. Он стал станом поодаль на берегу Дуная, но ядовитые испарения, поднимающиеся от непогребенных трупов, и болезни, и голод терзали его войско. Так слабели дружины немецкие и уменьшались в числе. Победа бежала их. Она служила Ростиславу. Следовала по его стопам, простерев руки над его головой, и вот уже радостный клич вырвался из ее уст.

Немцы покинули землю Великой Моравии.

И зазвучало ликование на вершине скалы, и в подградье, и в лесах, где прятались жители, и на пепелищах, к которым они возвращались. Зазвучали радостные клики и победные возгласы. Люди взялись отстраивать жилища и сгонять за ограду стада, и на истоптанных полях, по которым прошло королевское войско, снова прорастали пшеница, и хмель, и лен. Тогда далеко разнеслась молва о могучем Ростиславе, и мелкие князья, и те, кто побежден был Людовиком Немецким, прибегали к нему за помощью. Были среди них и франки. Был среди них даже наместник Восточной марки Немецкой империи, маркграф Карломанн, сын Людовика.

Когда король узнал о поступке сына, о его союзе с Ростиславом, в гневе и горе решил он снова ударить по Девинской твердыне. Он созвал совет. Вассалы молча стояли вокруг, а король в задумчивости уставился на свой меч. Он. вспоминал, он думал о крепости, что — сама скала, сама высота недостижимая, и при мыслях о ней меч в его руке казался ему легким, словно прутик. Воспоминания об этой крепости теснили сердце, и король видел самого себя бессильно стоящим под неприступным утесом. Он видел равнину, ленту реки и твердыню, грозящую Востоку и Западу.

Протекли минуты, король Людовик стряхнул мрачные мысли и, очнувшись от задумчивости, обратился к своим советникам с такой речью:

— Вассалы мои, я посадил на княжество Ростислава, но Ростислав платит мне вероломством. И далее: мой родной сын Карломанн, которого я сделал маркграфом, поднялся на меня, заключил союз с князем Моравским и ищет у него помощи. Измена соединилась с изменой, один опирается на другого, и не знаю я теперь, кого из двоих покарать первым. В моей руке один только меч. Изберите же, вассалы мои, преданные мои помощники, послов, пускай спешат они в страну болгар и молвят перед владыкой Болгарии, что я, король Людовик, отдам ему столько добычи, сколько унесут на себе ослы в его обозе, если он предоставит мне второй меч. Изберите послов, дабы говорили они перед болгарским царем, что я впал во гнев, как впадают в тяжкий недуг, и прошу его поддержки. Безопасность и дружба короля, и половина добычи будут даны ему, если он откликнется на мой призыв.

Закончив, вышел король во двор, шагая так стремительно, что плащ развевался вокруг его бедер. Он не стал ждать совета, он спешил и сам указал девятерых вельмож. Затем он вошел в конюшни и назначил двойное число жеребцов лучших кровей, бег которых неутомим. После этого королевские люди отыскали раба, знавшего болгарский язык. Вельможи и раб сели на коней и пустились в далекий путь.

Когда добрались они до Болгарской земли, их принял царь и беседовал с ними через своих толмачей. Рабу не дозволено было переступить порог царских чертогов, стало быть, напрасно проделал он дальнюю дорогу — и был умерщвлен.

Царь Борис, выслушав послание короля и обдумав его, дал благосклонный ответ и в знак своего согласия и дружбы послал королю переливчатой ткани, прошитой золотой нитью, да чеканный сосуд прочного металла и еще пять предметов из своих византийских трофеев. Затем он произнес слова, которые послы должны были пересказать Людовику, и отпустил их.

Еще не смолк топот коней немецких послов, а при дворе Бориса уже разнеслось, что царь заключил дружественный союз с немецким королем и вместе с ним двинется на Ростислава.

Еще не спешились послы на подворье немецкого королевского замка, а по всей Болгарской земле, и по Восточной марке, и по Великой Моравии уже ширились слухи о походе, который готовят король и царь. Ширились толки о дарах Борисовых Людовику из добычи, захваченной в Византии. Толковали о парче, и одеждах, и о предметах из золота, и рассказы эти достигли ушей великоморавского князя. Ростислав слушал внимательно, не пропуская ни словечка. Вслушивался, склоняясь над очагом и упершись локтями в колени.

Когда вестник умолк, велел ему Ростислав повторить все сначала. И еще раз, едва тот договорил до конца, заставил его вернуться к дважды сказанному. Ибо Ростислав расспрашивал о предметах из византийских трофеев и задавал столь странные вопросы, что вестника, принесшего новость в княжеский замок, охватила робость. Он почти не понимал, о чем его спрашивают, — да и откуда знать все простому человеку.

Когда он был отпущен, собрались те, кто по роду и по богатству предстояли прочим; и в то самое время, как собирались эти старцы и князья, к крепости Ростислава приближался маркграф Карломанн. Он собирался уже вступить за ограду, и воины, ехавшие впереди его поезда, уже подняли руки, чтобы постучать тупыми концами копий по кольям палисада. Да они так и сделали — стучали, кричали, но Ростислав не велел отомкнуть запоры. И с высоты укреплений не донеслось до них дружеского привета — только крик вооруженной стражи ответил крику Карломанновых латников.