Картина - [7]

Над горизонтом, отчеркнутым темной полосой железных и черепичных двускатных крыш, светилась полоса заката. Сверху на нее четким волнистым краем наползала сизо-синяя тяжелая низкая туча, затянувшая почти все небо. Ночь обещала быть безлунной, беззвездной, дождливой.

Машину Сириск оставил там, где и вчера, – в переулке возле парковой решетки. Сунув входной билет в карман, прошелся по залам, украдкой поглядывая на часы.

Звонок, известивший о закрытии музея, застал его на втором этаже, в зале импрессионистов. Задержавшись возле наброска Сезанна, он огляделся – никого. Приоткрыв дверь, за которой лестница вела на чердак, Сириск проскользнул в щель. Дверь, тихо щелкнув, закрылась. Сириск стоял в темноте. Включив фонарик, подсвечивая под ноги, он поднялся по цементным ступенькам на площадку с запертой на замок чердачной дверью. На стенах здесь проступали потеки сырости, пахло плесенью и еще чем-то затхлым. В углу была свалена всякая рухлядь.

Сириск давненько не занимался подобными вещами и поэтому слегка волновался. "Отвык," – усмехнулся он, натягивая тонкие резиновые перчатки.

Вскоре в зале зашаркал по паркету сторож, по виду, как успел приглядеться Сириск, тощий, глуховатый безобидный старик.

На случай, если бы сторож запер дверь в убежище Сириска, тот прихватил отмычки. Но сторож проковылял мимо, даже не замедлив шаг.

Сириск подождал еще немного, потом спустился в зал, прислушался. Тихо. По жестяным подоконникам громко барабанит дождь. Снаружи, за мокрыми стеклами, расплывчато горят фонари. Музей темен, пустынен.

Сириск прошел на первый этаж, в вестибюль. Ковровые дорожки на мраморных лестницах скрадывали шаги, – Сириску это было на руку.

В вестибюль с вешалками гардероба и зеркалом до потолка свет пробивался только из комнатки сторожа под лестницей. Дверь туда была плотно притворена. Сириск кусачками перекусил телефонный провод, идущий в каморку. Затем достал из кармана кусок проволоки, осторожно продел в скобы для висячего замка и хорошенько закрутил концы.

Замер на несколько секунд, выждал. По-прежнему тихо. После этого не спеша, мешать некому, отправился в зал с картиной, снял ее со стены, – в музее не было никакой сигнализации, – вынул из рамы, раму поставил на пол, к стене. Осмотрев при свете фонарика подрамник – как крепится на него полотно – Сириск решил, что отдирать полотно опасно – повредить можно. Вдобавок, работа эта не обойдется без зверского треска и хруста. А лишний шум ни к чему. Проще завернуть ее в плащ и вынести с подрамником. А дальше – видно будет.

Так он и поступил: снял плащ, оставшись в костюме, завернул картину, зажал сверток под мышкой и направился в туалет. Там легко открыл окно, спрыгнул на траву и под моросящим дождичком – ливень уже прекратился – быстро зашагал по мокрой траве в дальний конец парка, примыкающий к переулку с его машиной. Крайний прут в узорчатой решетке был неизвестно кем и когда отогнут, и Сириск без особого труда выбрался в переулок.

Он все заранее рассчитал: в переулке горел всего один фонарь – в дальнем от музея конце, – и машина, и решетка, и Сириск находились в глубокой влажной темноте. Сесть в машину и тронуть ее с места было делом одной минуты…

Еще дома, в столице, он долго не мог решить, что делать после похищения: немедленно отправляться обратно либо остаться в Гедеоне. Оба решения были рискованными, но все-таки он выбрал второе, – предпочел риск оказаться в руках полиции (если та начнет обыскивать подозрительные места) риску после нервного напряжения заснуть за рулем и попасть в катастрофу. И действительно, сидя сейчас за рулем, он чувствовал себя слишком утомленным, чтобы вести машину всю ночь, да еще по мокрой дороге.

Он решил встать завтра в полшестого утра, по своему транзисторному приемнику с расширенным диапазоном прослушать местную полицейскую волну и, если полиция еще не начала охоту, немедленно убраться из города.

Он вез картину в снятую им комнатку.

Оставив машину возле соседнего парадного, Сириск отнес добычу к себе. Включил свет – слабенькую лампочку под потолком, задернул занавески. Развернув плащ в мелких брызгах дождя, прислонил картину к стене, а сам сел на стул напротив.

В музее он действовал машинально – все варианты были заранее продуманы. Энергия его полностью ушла в осторожность, в готовность к неожиданностям. А теперь, как всегда после такого напряжения, ему неимоверно хотелось спать.

"Сейчас, – сказал он себе. – Успею. Надо же взглянуть на приобретение!"

Сонными глазами он уставился на полотно, усмехнулся. Обыкновенная картина с религиозным сюжетом. Сириск взял картину, приблизил к лампочке. Нет, не гладкопись даже. И главное – никакого эффекта. Сириск разочарованно повертел картину в тусклом свете, посмотрел на лампочку. "Может, эффект появляется только при дневном освещении? – подумал он, пряча картину в шкаф. – Завтра проверим. А сейчас спать, спать, спать…"

6

Сириск на удивление безмятежно проспал до середины дня.

Проснулся, сел в постели, чувствуя себя вялым и разбитым – то ли от вчерашней нервной встряски, то ли потому, что проспал чересчур много. Выкурив сигарету, сходил умыться в кухню, побрился электробритвой, неторопливо оделся.