Картезианская лингвистика - [6]

Рассуждения Декарта о языке в связи с возможностями механистического объяснения были развиты в интересном исследовании Кордемуа* 14. В своем сочинении Кордемуа задался целью выяснить, следует ли предполагать существование разума у других людей, отличных от него самого15. Многие сложные виды человеческого поведения не имеют отношения к доказательству того, что другие люди отнюдь не автоматы, поскольку эти виды поведения предположительно можно объяснить в терминах рефлексов и тропизмов.

На ограниченность подобных объяснений указывает тот факт, что люди «смело покушаются на то, что может их погубить, и отказываются от того, что могло бы их уберечь» [Cordemoy 1677, 7]. А это значит, что действиями людей руководит их воля, сходная с волей самого Кордемуа. Однако самым убедительным доказательством является их речь, «обнаруживаемая мною связность их речей, которые я слышу от них в любой момент» [Op. cit., 8].

«Ибо, хотя я прекрасно могу себе представить некий механизм, произносящий несколько слов, я в то же время понимаю, что, если пружины, с помощью которых распределяется воздух или открываются трубы, откуда доносятся эти звуки, будут расположены в определенном порядке, они никогда не смогут сами его изменить; поэтому, как только послышится первый звук, * Кордемуа Жеро де (Cordemoy G. de, 1628-1684) — французский философ и историк. другие звуки, долженствующие за ним последовать, обязательно зазвучат тоже при условии, что в машине будет достаточно воздуха; напротив, когда я слышу, как другие тела, устроенные подобно моему, произносят слова, эти слова почти никогда не выстраиваются в одном и том же порядке. Вдобавок я замечаю, что эти слова те же самые, которыми воспользовался бы и я, если бы захотел изъяснить свои мысли другим людям, способным их воспринять. И наконец, чем больше я забочусь о воздействии, производимом моими словами, когда я произношу их в присутствии этих тел, тем больше я уверен, что они будут восприняты; слова же, которые произносят они, столь совершенным образом соответствуют смыслу моих, что у меня не остается никаких сомнений по поводу того, что и они обладают душой, совершающей в них то же самое, что моя душа во мне» [Op. cit., 8-10].

Короче говоря, Кордемуа стремится доказать, что невозможно дать механистическое объяснение новизне, связности и уместности обычной речи. Однако он подчеркивает, что необходимо проявлять осторожность, когда речевая способность используется как доказательство непригодности механистического объяснения.

Факт произнесения членораздельных звуков или повторения произнесенных высказываний сам по себе ничего не доказывает, поскольку его возможно объяснить и в механистических терминах. Не имеет отношения к сути спора и возможность произнесения «естественных знаков», выражающих внутренние состояния, равно как и производство знаков, обусловлен ных воздействием внешних стимулов. Главным доказательством является способность порождать связную речь, содержащую инновации, которые соответствуют новизне ситуаций.

«Говорить — не значит повторять те же самые слова, которые только что воздействовали на слух, но... произносить другие слова по поводу первых» [Op. cit., 19].

Чтобы показать, что другие люди — не автоматы, необходимо привести доказательства присутствия в их речи творческого аспекта; их речь должна соответствовать всему, что может только произнести «экспериментатор »; «...если в результате любых опытов, которые я только смогу провести, окажется, что они, как и я, используют речь, тогда я с полным основанием буду считать, что у них есть душа, как и у меня » [Op. cit, 21]. Далее приводятся возможные виды опытов. Например, можно создать новые «институциональные знаки»: «я замечаю, что с некоторыми из них я могу договориться о следующем: то, что обозначает обычно одну вещь, теперь будет обозначать другую, и тогда получится, что только те, с кем я договорился, смогут понять мои мысли» [Op. c«.f 22-23].

Сходные доказательства обнаруживаются и в тех случаях, «когда я вижу, что эти тела производят знаки, не имеющие никакой связи ни с состоянием, в котором они находятся, ни с их стремлением к самосохранению; когда я вижу, что эти знаки соответствуют тем, которые ранее произвел я, чтобы высказать собственные мысли; когда я вижу, что они сообщают мне идеи, которых у меня не было ранее и которые соотносятся с предметом, уже имеющимся в моем уме; наконец, когда я вижу величайшую согласованность между их знаками и моими» [Op. at., 28-29].

Столь же доказательно поведение других людей, когда оно свидетельствует об «их намерении обмануть меня» [Op. cit., 30-31]. Если многочисленные опыты такого рода приводят к успеху, то «было бы неразумно с моей стороны сомневаться, что они [люди] подобны мне»[Op. cit., 29].

Кордемуа постоянно подчеркивает новаторский характер разумных действий: «...новые мысли, приходящие нам в голову при разговоре с людьми, для любого из нас являются надежным свидетельством того, что они обладают таким же разумом, как и мы» [Op. cit., 185]; «...мы с полным правом можем считать, что тела говорящих с нами людей соединены с разумом, ибо они часто сообщают нам новые мысли, которых у нас не было, или же они вынуждают нас произвести перемену в имевшихся у нас мыслях...» [Op. cit., 187].