Карта призраков - [55]

Стоит понимать, что Холл знал базовые эпидемиологические принципы, на которых основывалась работа Сноу, – что причину болезни можно определить, наблюдая за статистически необычными закономерностями во время эпидемии. Холл попросил своих следователей узнать, не группируются ли смерти вокруг дренажных колодцев или старого чумного кладбища. Но вот водной теории такого же внимания уделено не было. Несмотря на то что у Сноу были публикации на эту тему, несмотря на многочисленные разговоры Сноу с Уильямом Фарром о холере и источниках воды, президент Комитета здравоохранения не счел необходимым узнать, нет ли необычной концентрации смертей вокруг источников питьевой воды в районе. Инструкции Холла изначально работали против теории Сноу.

Но следователи Холла были не единственными, кто изучал эпидемию на Брод-стрит. В последующие недели и месяцы еще одна группа обходила район, пытаясь восстановить хронологию событий и найти улики. А возглавил ее человек, который, пожалуй, знал этот район лучше, чем любой другой житель Сохо: Генри Уайтхед.

* * *

Снятие рычага с колонки на Брод-стрит показалось Уайтхеду несусветной глупостью. Когда он в ту пятницу впервые узнал о теории зараженного колодца, он отмахнулся от нее, встав на сторону улюлюкающей толпы на Брод-стрит. Ее будет легко опровергнуть, думал он. И Уайтхед обладал уникальной возможностью для такого опровержения. Двухдневное расследование Сноу не могло сравниться с теми бесчисленными часами, что Уайтхед провел у постелей больных и умирающих с тех пор, как в прошлую пятницу началась эпидемия. Молодой викарий уже выдвинул аргументы против других превалирующих теорий и теперь намеревался пополнить список еще и водной гипотезой. Доктору Сноу, может быть, и удалось одурачить попечительский совет своей демографической ловкостью рук, но эти люди не знали района так же хорошо, как Уайтхед; они не видели девушку, которая выпила семнадцать кварт воды из этой колонки и выжила. Уайтхед понимал, что ему потребуются дополнительные данные, но был совершенно уверен, что рано или поздно колонка будет оправдана и восстановлена.

Путеводитель 1849 года предупреждал приезжающих в Лондон, чтобы они «не пили плохую воду, доставляемую в домашние хранилища из Темзы. Хорошую питьевую воду можно найти в каждом квартале, послав кого-нибудь к роднику или колонке». Однако и в воде из колонок могла скрываться опасность.

«Всякий рубеж – это не только конец, но и начало», – несколькими годами позже писала Джордж Элиот в романе «Мидлмарч». Так произошло и с историей о снятии рычага с колонки. С ней закончилась атака «обитателей» колодца с Брод-стрит на жителей Голден-сквер, с нее началась новая эпоха в здравоохранении. Но вот детективная история на этом не закончилась. Оставшиеся в живых жители не пришли к доктору Сноу, чтобы поздравить его с успешной разгадкой тайны Брод-стрит; Бенджамин Холл не избавился от своей одержимости теорией миазмов; даже попечительский совет остался не слишком впечатлен теорией Сноу, пусть и последовал его советам. А Генри Уайтхед оказался настолько недоволен обвинениями, предъявленными колонке, что поклялся опровергнуть их. Так что в настоящем сюжете об эпидемии на Брод-стрит под конец внезапно появился диалектический поворот: убедив некомпетентный в целом попечительский совет последовать его совету, Сноу нажил себе врага, который знал об эпидемии в районе больше, чем он сам. Победив одного противника, Сноу создал еще более трудное препятствие для своей «водной» теории. Список людей, которых еще предстояло убедить в ее правильности, и без того был немалым: Бенджамин Холл и его следователи, верные сторонники теории миазм; Уильям Фарр; редакторы The Lancet. Но в краткосрочной перспективе главным его соперником стал преподобный Генри Уайтхед.

Уайтхед занимался неформальным сбором доказательств с самого начала. В ту пятницу, еще не зная, что с колонки на Брод-стрит сняли рычаг, он поднялся на кафедру церкви Св. Луки, чтобы прочитать утреннюю проповедь. Стоя перед изможденными прихожанами в полупустой церкви, он заметил, как много на скамьях собралось бедных пожилых женщин. Он отметил их «поразительную стойкость перед болезнью». Но уже произнося эти слова, он задумался: как такое может быть? Что это за болезнь такая, что щадит старых и нищих?

В последующие месяцы Уайтхед и Сноу исследовали Брод-стрит раздельными, но параллельными курсами. Сноу использовал данные своих расследований, чтобы дополнить монографию о холере, впервые изданную в 1849 году, а также написал несколько статей об эпидемии для медицинских журналов. Раздел монографии, посвященный Брод-стрит, начался со следующих драматичных слов.

Самая ужасная вспышка холеры из всех, что когда-либо случались в этом королевстве, скорее всего, произошла на Брод-стрит, что в Голден-сквер, и на соседних улицах несколько недель назад. На расстоянии двухсот пятидесяти ярдов от места, где Кембридж-стрит соединяется с Брод-стрит, за десять дней от холеры умерло более пятисот человек. Смертность в этой ограниченной области, пожалуй, можно считать самой высокой за всю историю страны, даже включая времена чумы; к тому же эта эпидемия была более неожиданной, поскольку многие больные умирали буквально за несколько часов. Смертность, бесспорно, была бы даже выше, если бы жители не бежали из района. Первыми ушли жильцы меблированных квартир, за ними последовали и другие квартиросъемщики, оставив мебель, чтобы послать за ней после того, как найдут себе новое жилище. Многие дома были закрыты из-за смерти владельцев, а во многих случаях ремесленники, оставшиеся в районе, отослали прочь свои семьи, так что всего за шесть дней после начала эпидемии самые пострадавшие улицы лишились более чем трех четвертей своих обитателей.