Карпатская рапсодия - [64]
— Носильщик! Носильщик! — крикнул отец.
— Обойдемся и без носильщика, — сказала тетя Эльза, взяв в руки два больших чемодана. — Деньги не следует разбрасывать.
Из вокзала мы вышли на площадь Бароша.
— Если хотите знать, дети, — сказал отец, — этот прекрасный вокзал построил вот тот железный человечек.
Он показал головой на темную металлическую фигуру покойного министра Габора Бароша.
— Когда вокзал был построен, — рассказывал отец, пока мы ждали трамвая, — все смеялись над Габором Барошем и недоумевали, зачем такой огромный вокзал для такого маленького города. А теперь, дети мои, люди говорят: как это было глупо — построить для мирового города такой крошечный вокзал. Такова жизнь, дети мои! Если вы будете наблюдать…
— Смотри за чемоданами, шурин! — сказала тетя Эльза, и отец умолк.
А я, с отличным свидетельством берегсасской гимназии в кармане, держа под мышкой с одной стороны портрет Ференца Ракоци, а с другой — краснорубашечника Гарибальди, до головокружения оглушенный уличным шумом, глядел вверх на беззвездное небо, которое от света миллионов ламп было таким красным, как будто вокруг нас пылало сто деревень, охваченных пожаром.
Часть вторая
Люди в лесу
Первые дни
В раннем детстве самым важным для меня вопросом было: сколько мне дадут есть и что именно? Когда я подрос и начал читать хорошие и интересные книги, я обнаружил, что еда совсем не такая уж важная вещь, что она незначительная мелочь по сравнению с открывавшимися передо мной великими проблемами бытия.
Когда же я четырнадцатилетним мальчиком переехал в столицу Венгрии Будапешт, я снова вернулся к своей первоначальной точке зрения.
Из родного города мы уехали потому, что отец мой разорился. А переехали в Будапешт, так как моя мать была уверена, что там может прожить любой человек. Точка зрения матери оказалась по существу правильной. В Будапеште могли прожить и мы. Только…
Квартира, которую снял для нас мой дядя, доктор Филипп Севелла, оказалась неподходящей. Она была слишком мала для того, чтобы мы могли чувствовать себя в ней хорошо, и в то же время слишком дорога, чтобы мы были в состоянии за нее платить. Квартира состояла из двух крохотных комнат и кухни. В первые дни мы, дети, наслаждались культурным оборудованием этой квартиры — электрическим освещением и водопроводом. Когда родителей не было дома, — они все время ходили искать работу, — моя младшая сестра даже днем зажигала электричество, а старшая без всякой надобности открывала водопроводный кран.
В одной из комнат спали родители, в другой — обе сестры, а я в кухне. Вначале я считал это для себя унизительным, потом — пусть надо мной не смеются — только неприятным. Мне мешал запах кухни, а еще больше — шум во дворе. Особенно по утрам, когда выбивали ковры.
Двор просыпался рано, поэтому и я вынужден был рано вставать. Было лето, в школу ребята еще не ходили. Я мог целыми днями бродить по улицам. Ничто не мешало мне наслаждаться пребыванием в большом городе. Но я скоро понял, что ничем не ограниченное наслаждение приедается очень быстро. В первые дни масса мчавшихся автомобилей доставляла мне неимоверную радость. Роскошные витрины магазинов опьяняли меня. Я страшно гордился тем, что нас, жителей Будапешта, так много. Имей я деньги, которые давали бы мне возможность воспринимать прелести Будапешта не одними только глазами, мое наслаждение, быть может, продолжалось бы дольше. Но так — оно скоро уступило место отвращению. Даже самый прекрасный шоколадный торт теряет свою прелесть, если человеку приходится только смотреть на него, но не есть.
В детстве мне очень нравилось выражение «тоска по родине». Сейчас я узнал чувство, заложенное в этих словах. Оно было отнюдь не из приятных. То, что в Будапеште жило так много народа, сделало для меня одиночество еще более ощутимым.
Наша квартира была расположена поблизости от городского парка, но я всегда ходил гулять в противоположную сторону. Деревья городского парка напоминали мне леса Карпат, как ядовитая карикатура напоминает дорогое лицо. Огромные городские дома-гиганты, выстроившиеся один за другим, мне нравились больше, нежели эти жалкие деревья. Уж эти-то дома настоящие, это — не подделка. Некоторые из них стояли так солидно и уверенно, что и впрямь напоминали столетние дубы. А домов в Будапеште так много, что они в самом деле образуют каменный лес.
Если закрыть глаза, шум трамвая, легковых машин и колясок при некоторой доле фантазии напоминал мне шум леса, когда северный ветер треплет кроны старых деревьев и ломает молодые. Конечно, чтобы установить это сходство, требуется воображение, но с тех пор мне приходилось видеть такие вещи, для понимания которых требуется еще более богатая фантазия. Мучительная тоска по родине и молодой полет воображения сделали то, что запах раскаленного асфальта напоминал мне обжиг угля в лесу.
Как-то раз я долго стоял вот так с закрытыми глазами, прислонясь к газовому фонарю, и вдруг услышал свое имя. Я подумал, что грежу, но все же открыл глаза.
— Это вы, Геза Балинт?
В первый момент я не узнал обратившегося ко мне огромного роста блондина. Вышитая украинская рубашка, волосы до плеч и борода, как у Христа, указывали на то, что он с Карпат, но шикарные светло-серые брюки и желтые ботинки говорили о Будапеште.
Книга состоит из романа «Карпатская рапсодия» (1937–1939) и коротких рассказов, написанных после второй мировой войны. В «Карпатской рапсодии» повествуется о жизни бедняков Закарпатья в начале XX века и о росте их классового самосознания. Тема рассказов — воспоминания об освобождении Венгрии Советской Армией, о встречах с выдающимися советскими и венгерскими писателями и политическими деятелями.
Во время второй мировой войны Б. Иллеш ушел добровольцем на фронт и в качестве офицера Советской Армии прошел путь от Москвы до Будапешта. Свои военные впечатления писатель отразил в рассказах и повестях об освободительной миссии Советской Армии и главным образом в романе «Обретение Родины», вышедшем на венгерском языке в 1954 году.
Книга посвящена венгерской пролетарской революции 1918–1919 годов, установлению и поражению Венгерской советской республики. Главный герой проходит путь от новобранца Первой мировой войны до коммуниста-революционера, в эмиграции подготавливающего борьбу против режима Хорти. Кроме вымышленных персонажей, в произведении действуют подлинные венгерские политические деятели: Т. Самуэли, Е. Варга и др.Трехтомный роман, продиктованный личным опытом автора, пронизанный пафосом революционного исправления общества и горечью совершенных ошибок, был написан в 1929–1933 г., тогда же переведен на русский, на венгерском языке впервые издан в 1957 г.
Прозу Любови Заворотчевой отличает лиризм в изображении характеров сибиряков и особенно сибирячек, людей удивительной душевной красоты, нравственно цельных, щедрых на добро, и публицистическая острота постановки наболевших проблем Тюменщины, где сегодня патриархальный уклад жизни многонационального коренного населения переворочен бурным и порой беспощадным — к природе и вековечным традициям — вторжением нефтедобытчиков. Главная удача писательницы — выхваченные из глубинки женские образы и судьбы.
На примере работы одного промышленного предприятия автор исследует такие негативные явления, как рвачество, приписки, стяжательство. В романе выставляются напоказ, высмеиваются и развенчиваются жизненные принципы и циничная философия разного рода деляг, должностных лиц, которые возвели злоупотребления в отлаженную систему личного обогащения за счет государства. В подходе к некоторым из вопросов, затронутых в романе, позиция автора представляется редакции спорной.
Сюжет книги составляет история любви двух молодых людей, но при этом ставятся серьезные нравственные проблемы. В частности, автор показывает, как в нашей жизни духовное начало в человеке главенствует над его эгоистическими, узко материальными интересами.
Его арестовали, судили и за участие в военной организации большевиков приговорили к восьми годам каторжных работ в Сибири. На юге России у него осталась любимая и любящая жена. В Нерчинске другая женщина заняла ее место… Рассказ впервые был опубликован в № 3 журнала «Сибирские огни» за 1922 г.
Маленький человечек Абрам Дроль продает мышеловки, яды для крыс и насекомых. И в жару и в холод он стоит возле перил каменной лестницы, по которой люди спешат по своим делам, и выкрикивает скрипучим, простуженным голосом одну и ту же фразу… Один из ранних рассказов Владимира Владко. Напечатан в газете "Харьковский пролетарий" в 1926 году.
Прозаика Вадима Чернова хорошо знают на Ставрополье, где вышло уже несколько его книг. В новый его сборник включены две повести, в которых автор правдиво рассказал о моряках-краболовах.
В сборник включены роман М. Сабо и повести известных современных писателей — Г. Ракоши, A. Кертеса, Э. Галгоци. Это произведения о жизни нынешней Венгрии, о становлении личности в социалистическом обществе, о поисках моральных норм, которые позволяют человеку обрести себя в семье и обществе.На русский язык переводятся впервые.
Семейный роман-хроника рассказывает о судьбе нескольких поколений рода Яблонцаи, к которому принадлежит писательница, и, в частности, о судьбе ее матери, Ленке Яблонцаи.Книгу отличает многоплановость проблем, психологическая и социальная глубина образов, документальность в изображении действующих лиц и событий, искусно сочетающаяся с художественным обобщением.
Очень характерен для творчества М. Сабо роман «Пилат». С глубоким знанием человеческой души прослеживает она путь самовоспитания своей молодой героини, создает образ женщины умной, многогранной, общественно значимой и полезной, но — в сфере личных отношений (с мужем, матерью, даже обожаемым отцом) оказавшейся несостоятельной. Писатель (воспользуемся словами Лермонтова) «указывает» на болезнь. Чтобы на нее обратили внимание. Чтобы стала она излечима.
В том «Избранного» известного венгерского писателя Петера Вереша (1897—1970) вошли произведения последнего, самого зрелого этапа его творчества — уже известная советским читателям повесть «Дурная жена» (1954), посвященная моральным проблемам, — столкновению здоровых, трудовых жизненных начал с легковесными эгоистически-мещанскими склонностями, и рассказы, тема которых — жизнь венгерского крестьянства от начала века до 50-х годов.