Карнавальная ночь - [24]

На другом конце бульвара, из-за Обсерватории, появился полицейский наряд. Стражи порядка прогуливались не спеша, заложив руки за спину.

ВЕСЕЛАЯ КОМПАНИЯ

Жулу, спотыкаясь, как слепой, и не отнимая рук от глаз, обожженных горячей кровью, наугад нашел подъезд Маргариты. Ни полицейский наряд, ни веселая компания, покинувшая «Нельскую башню», не заметили его. На улице было свежо. Малочисленные окна, выходившие на ту часть бульвара, где произошло убийство, были плотно закрыты. У преступления, походя совершенного человеком с рассудком и совестью дикаря, у поединка, предшествовавшего роковому удару, не было иных свидетелей, кроме женщины, наблюдавшей сверху с балкона. Но и она состояла в сговоре с преступником.

Страшная тайна осталась ведома лишь ей, Жулу и Господу.

Молодые люди в маскарадных костюмах шли по улице Кампань-Премьер, весело болтая и распевая песни.

– Конец карнавалу! – говорили они. – Копилка пуста, мы проели последние часы, а папаша Ланселот больше не отпустит в долг.

Другие пьяными усталыми голосами мрачно выкрикивали тот самый куплет, что мешал Жулу спокойно обедать:

– Нальем! Глотнем! Споем! Допьем!

При этом вся компания зевала. Развлекаться надобно на всю катушку. Именно так часто развлекаются веселые компании.

Что до стражей порядка из полицейского наряда, то они с неподражаемым спокойствием обсуждали литературные и политические новости, время от времени задремывая на ходу.

Как мы уже говорили, веселая компания была разодета в костюмы персонажей из пьесы «Нельская башня». Король Людовик Сварливый остановился посреди улицы и сказал:

– Если бы сейчас были те варварские времена, когда я имел честь править Францией, мы бы ограбили прохожего и встретили бы рассвет в номере сто тринадцать.

– Увы! – вздохнул Ангерран де Мариньи. – Те добрые времена миновали, все пришло в упадок, даже виселица, на которой меня повесили в Монфаконе… Однако будем справедливы, в четырнадцатом веке номера сто тринадцать еще в помине не было!

– В книге «О нравственности», – вставил Готье д'Онэй, – я прочел о двух молодых офицерах, которые однажды заложили в ломбард свою честь. Я предлагаю…

– Оставь свою честь при себе, – заметил Ландри. – За вещь стоимостью менее трех франков ростовщики ничего не дадут.

Тем временем Жулу, задыхаясь, ворвался в гостиную Маргариты.

– Я убил его, – сказал он, словно отвечая на вопрос. – Убил наповал!

Но никто его не услышал, Маргарита была в обмороке.

Жулу плеснул ей водой в лицо. Маргарита открыла глаза, но, увидев отвратительную кровавую маску на лице бретонца, в ужасе зажмурилась.

– Умойся! – прошептала она. – Вдруг сюда придут!

Жулу глянул на себя в зеркало и в испуге отшатнулся.

– Меня словно кипятком обожгло, – сказал он. – Не надо было мне этого делать. Ведь этот малый не был моим врагом до сегодняшнего вечера. Глупо получилось.

Маргарита сама принесла ему таз с водой.

– Ты тоже ранен? – спросила она.

– Нет, на мне только его кровь, – ответил Жулу, опуская голову в таз, отчего вода стала красной. – Не надо было мне этого делать, ох, не надо. Он не хотел драться всерьез. Боялся меня поранить. Черт побери, а я его убил! Как глупо!

Маргарита сменила воду в тазу. Вопрос готов был сорваться с ее губ, но она сдерживала себя. Жулу окунул лицо в чистую воду и сказал:

– Холодная, как хорошо! Если бы не ловушка, мне бы не удалось… Меня никто не видел, тот человек с лампой, он ушел… А он, вот уж молодец, так молодец! Ни разу не позвал на помощь!.. Ну а ты что же молчишь? Ведь ты все затеяла. Когда я прятался под деревом, я видел, как ты смотрела сверху!

– Я кричала тебе, чтобы ты не убивал его, – пробормотала Маргарита. – Ты не слышал?

– Разве он не украл у тебя бумажник? – спросил Жулу, уставясь на нее невидящим взглядом.

– Где же он, этот бумажник? – совсем тихо проговорила Маргарита.

Вместо ответа Жулу рухнул на диван.

– Я не боюсь смерти, – сказал Жулу. Его склоненная голова болталась из стороны в сторону. – Но эшафот… Я однажды ходил к заставе Сен-Жак посмотреть на эшафот. Я не знал, что придет день, когда… Ах, как глупо! Как глупо!

Он умолк, по телу пробежала судорога.

Маргарита села рядом, сложив руки на груди, прямая, как стрела.

– А мои бедные старики! – продолжал Жулу изменившимся голосом, по-детски нежным и жалобным. – Мои бедные старики, мои отец и мать! Веришь ли, они всегда были добры к нам. Нет, я убью себя… Сегодня вечером они выпьют за мое здоровье, как бы они ни были на меня сердиты. Я стоил им огромных денег! А завтра, в первый день поста, они пойдут в приходскую церковь, и матушка будет молиться за меня со слезами на глазах.

Маргарита нахмурилась. Лиловые круги легли вокруг ее глаз, оттеняя смертельную бледность лица. Безупречной формы губы нервно подрагивали. Она запустила свои ледяные руки в волосы Жулу и приподняла его, подставив свету его распухшее от слез лицо. Ибо Жулу плакал, как дитя.

– Не хватит ли? – прошипела Маргарита. Жулу сжал кулаки.

– Хватит, дурак! – продолжала Маргарита, в ее глазах вновь вспыхнул огонь. – Я страдаю сильнее, чем ты, потому что я его любила. Слышишь? Любила… Отдай бумажник.

– У меня его нет, – огрызнулся Жулу.