Карнавальная ночь - [18]

Настал черед Маргариты бледнеть.

– Она больна, – пояснил Ролан, – очень больна.

– Замолчи! – резко перебила Маргарита, а затем, притворившись, будто поддалась сердечному порыву в ущерб доводам рассудка, прибавила: – Ты прав, не будем говорить о том, что может нас разлучить!

Ролан взглянул на нее затуманенным взором. На мгновение их взгляды встретились, глаза Маргариты сверкали.

– Если бы я мог надеяться… – с юношеским пылом начал Ролан.

– Оставь надежду! – сурово оборвала его Маргарита. – Мне нужен иной человек. Если я полюблю тебя, ты станешь препятствием на моем пути. Я чувствую, что могла бы любить тебя до безумия!

– Боже мой! Боже мой! – молитвенно проговорил паж. – Быть любимым ею!.. Но знаешь ли ты, Маргарита, – лихорадочно продолжал он, – что значит для меня надежда? Знаешь ли ты, что я способен на все, если услышу от тебя: «Сделай это и ты будешь любим»?

– И ты был бы всецело предан мне? – спросила Маргарита, и в ее взгляде появилось нечто, похожее на любовь.

– Тебе одной!

– И ты повиновался бы мне?

– Как раб.

– Ты стал бы сильным?

– Как лев.

– Храбрым?

– Безрассудно!

– Ты пошел бы ради меня на все?

– Не сомневайся!

– Даже на смерть?

– Ты требуешь от меня слишком мало! – воскликнул Ролан, сияя от счастья.

Маргарита положила ему на лоб свою холодную руку и медленно произнесла:

– Даже на преступление!

Под тяжестью руки и ужасных слов Ролан на мгновение сник. Но вера юных сердец безгранична, и он быстро оправился.

– Маргарита, – тихо сказал он, – прекрати это допрос. Я догадался: ты участвуешь в заговоре.

Страсть часто выкидывает нелепые коленца. Наивность, присущая глубоким порывам, чуть ли не каждое мгновение граничит со смешным. Современный театр, измучив до полусмерти великую комедию и более не желающий ее воскрешать, обрел в пародии на чувства неиссякаемый источник комического. В прежние времена не догадывались о том, что грустное может быть смешным. Возможно, тот, кто впервые прицепил к шляпам восторженных молодых людей ослиные уши, был изрядным прохиндеем, однако под истощенной алмазной трубкой он открыл залежи черного угля, весьма ходкого товара. Посему он заслуживает если не памятника, то диплома изобретателя.

Конечно, слова, произнесенные нашим славным юношей, пытавшимся разгадать либо бессмысленную, либо порочную загадку Маргариты, этого новоявленного сфинкса – с перепутья неведомых дорог – конечно, повторим мы, эти слова были забавны сами по себе.

«Ты участвуешь в заговоре!» Совсем в духе господина Прудона, умевшего как никто своими неожиданными остроумными замечаниями разряжать самую натянутую обстановку. Маргарита – заговорщица! Маргарита – недоучившаяся пансионерка, сбежавшая с учителем музыки! Да против кого, скажите на милость, она может готовить заговор и в чью пользу?

Позвольте! Я кое-что слыхал о серьезных исторических заговорах (впрочем, серьезными или смехотворными они становятся по воле случая) и знаю, что подобные Маргариты и даже менее красивые, отважные и хитроумные, нежели наша героиня, могли участвовать в заговоре, нередко добиваясь успеха и извлекая выгоду для себя за счет современников и потомков. Так что о заговорах, как и о вкусах, лучше не спорить.

Однако наша великолепная Маргарита вовсе не была заговорщицей, по крайней мере в общепринятом смысле этого слова. Она не старалась ни для свергнутого государя, ни для томящегося в ссылке республиканца. Она была практичной женщиной, и высшим идеалом для нее была она сама.

Маргарита Садула, миллионерша или герцогиня, а лучше то и другое вместе; Маргарита, королева во дворце; Маргарита, хозяйка замка где-нибудь в Шанонсо или Шамборе; Маргарита на подмостках вселенной, окруженная воздыхателями, оглушенная криками «браво!». Та самая Маргарита, что однажды вечером с покрасневшими глазами и тяжелым сердцем вышла из захудалого гасконского театрика, где ее освистали какие-то болваны.

Для достижения великой цели у нее было два основных средства – русский князь и «первый муж». Раскачивать основы государства было не ее призванием. Тем не менее она бы без колебаний повторила девяносто третий год, если бы переворот принес ей вожделенные замок и состояние.

Мысль о заговоре пришлась Маргарите по вкусу. Она чувствовала, что чересчур далеко зашла в разговоре с этим честным и отважным юношей. С безоглядной пылкостью молодости он готов был горы свернуть ради нее, но кое-какие слова и выражения могли бы его насторожить и отрезвить в одно мгновение. Догадка Ролана о заговоре открывала Маргарите путь к отступлению, на который она не преминула свернуть.

– Для таких вещей вы слишком молоды и неопытны, Ролан, – сказала она, опуская глаза и понижая голос. – Бог свидетель, я не хотела, чтобы вы присоединялись ко мне на этом трудном пути, в конце которого неизвестность… власть или эшафот!

– Я не честолюбив, – с рыцарской простотой отвечал Ролан, – и я не боюсь умереть. Я буду следовать за вами всегда и всюду, вознесет ли вас судьба на вершину славы или низвергнет в пропасть бесчестья.

Маргарита размышляла. Тема заговора была необъятна, что весьма облегчало ей дело.

– Заговорщикам, – начала она, – иногда приходится совершать такие вещи, что…