Карнавальная месса - [7]

Я сплю, а сердце мое бодрствует.

Песнь Песней

Любопытно мне, зачем я все это сочиняю? Все закреплено и отточено в изустном предании, куда более торжественном, чем могу придумать я сам. Все пришло к своему архиблистательному завершению, и никому, строго говоря, не интересно, как скромненько и неслышно это начиналось. Вдобавок истинное знание об этом уже никогда и никуда не уйдет, как и любое другое, а сочинения о нем и, опять-таки, о любом другом актуальны лишь как произведения беллетристики и прочих изящных искусств. Мастер же художественной прозы из меня никакой. Так что следует? Тщеславие и еще раз тщеславие, как говаривал, бывало, мой братишка, и больше нету ничего. Или нет, не так. Вся соль в том, что мне надо как-то привычно, на прежний свой лад, завершить себя, прежде чем подняться на новую ступень (а конца им не предвидится, этим ступенькам, хотя номинальное и вербальное выражение там, говорят, отсутствуют напрочь). Но какой смысл рефлектировать, то бишь пускать одну мысль по следу другой, чтобы изловить, если мой путь горит во мне, он звучит во мне, как невидимая тугая струна, и бесконечно близок к завершению, увенчанию, коронованию и так без конца… veni amata ubi coronabitur, как распевал наш коллежский латинист…

Итак, мы начинаем!

…Детство мое было овеяно преданиями.

Первая сказочка, ставшая былью, касается современной мне жизни как таковой.

Незадолго до моего рождения многочисленные населенные пункты поимели тенденцию сливаться в одно, как капли на ветровом стекле. Они и с виду были как капли, прозрачные и с легкой искрой, или как стеклянные горы (с одной такой дурак стащил свою принцессу), только стекло было поляризованное, пропускающее ультрафиолет и не особо впускающее посторонние взгляды… И естественно, что эти горы мало-помалу оборотились горными хребтами, а хребты заполонили всю страну от края и до края. Логичный, по-моему, процесс: почему не включить в скопище островков уюта и культуры и не запустить под крышу сначала улицы (чтобы с удобствами ходить в гости), далее парки (ретирадствовать), потом дороги местного назначения (кататься из того места, где хорошо, в то место, где нас нет, а значит, хорошо в квадрате), потом — скоростные магистрали…

Стоп-стоп. Это как раз и сорвалось. Крыша местами поехала. Или съехала. От тяжести, наверное. Остановились на уровне мегаполиса, или сокращенно мегаполя, местечка вместимостью миллионов этак на пять, на шесть, а то и на восемь, с ровным, постоянно теплым и свежим климатом, приятным во всех отношениях.

Вне крыши остались, как сказано чуть выше, автомагистрали. Также монастыри и желтые дома. Вторые — потому что их традиционно размещали в пустыне (смотри также однокоренное пустынь), а крыть пустыню почем зря технологически невозможно и вообще нерентабельно. А в желтые дома и подавно ни один здравомыслящий гражданин не полезет, хоть с техникой подмышкой, хоть без. Наша самокатная полиция, «Бдительные», и то чаще всего доезжала до ограды, сбрасывала живой, неживой или еле живой груз и поскорее разворачивалась на сто восемьдесят, не дожидаясь, пока разберут и рассортируют. Что там делали чокнутые за своей дикорастущей колючкой в семь рядов — никого далее не интересовало. Чокались потихоньку еще больше, наверное. Ну, а первые… Монастыри с монахами… Относительно их все разноречивые слухи сходились в одном: что существовать без эр кондишн, без крыши над головой и без Инфосети могут только те, кто два сапога пара «желтеньким».

Сказочка номер два как раз об этой Сети. Что она такое? Ну, сначала это было связано с компьютерами. После того как всю аналоговую, цифровую, вычислительную, банковскую, военную, разговорную, питательную и развлекательную технику удалось оснастить модемами, соединить телефонными и иными проводами и создать Единую Паутину Данных (простите, если наврал в терминологии, дело такое, давнее), настала эра управления всем этим с помощью голоса, потом эра передачи энергии жестким направленным лучом, и это, взятое вместе, упразднило вводы, заводы и выводы, провода, крысы и клавиатуры (что, скажете, снова наврал? Ну, я ж извинился). А заодно и связную литературную речь. Еще десяток лет спустя миниатюризация индивидуальных машинок достигла таких технических высот, что они стали, по одной версии, практически невидимы, по другой — и в самом деле воспарили в поднебесное пространство: то самое, у врат Царства. Поскольку все тогда не просто заигрались в виртуальную реальность, электронную и теологическую, но заигрались до одури, разобраться в сути дела никто не умел или не хотел. Скучно казалось. Так что Сеть висела надо всеми нами, уловляла в свои невидимые ячеи все наши явные и тайные, шкурные, подспудные и бесстыдные желания, а после как-то там на них реагировала. (Тут мне подсказывают, что помимо Сети, я говорил еще и о Паутине; не помню, может быть, она вообще из иной компьютерной реальности. Наша сердечная любовь живых наглядных картинок не плодила, однако свет, отопление, секс, простые одежки, еда, вода и канализация для жителей мегаполисов проблем не составляли и были еле заметны на фоне общего процветания.)