Карнавал разрушения - [7]

Первые члены прихода, входившие в двери, тоже облачились в черное, но в этом не было ничего необычного. Люди, собирающиеся прослушать обычную мессу, тоже часто носят черное. Анатоль не был удивлен, обнаружив, что эти прихожане выглядят столь буднично и даже скучно. Он знал: в Париже еще за несколько десятилетий до войны появилось множество активных сатанистов. Подавляющее большинство из них были всего лишь развратниками, ищущими выхода, и для них черная месса — небольшой шаг за пределы обычных развлечений grand guignol. [1] Лишь малая часть из них собиралась участвовать в дьявольском действе, которым завершится разгул темной фантазии; остальные явились глазеть и наслаждаться зрелищем. Доморощенный Асмодей, расправиться с которым и должен был Анатоль, являл собой, по существу, фигуру харизматического безумца, которому жалкие, благоговеющие перед ним прихожане, вручили верительную грамоту на убийство. Как только он умрет, все будет кончено.

Анатоль нимало не сомневался, что сумеет довести миссию до конца: опыт и терпение сделали из него меткого стрелка. Выбор судьбы вряд ли мог пасть на более подходящего человека.

Он наблюдал за приготовлениями у алтаря со спокойным любопытством. Злополучные свидетели, которых пытали в ходе Чрезвычайного Суда — со времен, когда появились первые упоминания о черной мессе — сообщали об обрядах, проводимых над нагими, окропленными кровью, телами блудниц. За эту деталь жадно ухватились последующие поколения, передавая ее во время очередных разбирательств. Но в данном случае не было даже намека на подобное. Алтарь окутывал черный шелк, с вышитыми на нем изображениями статуй: человеческие тела с головами горгулий. У одной был гребень и клюв, у другой — рожки. Но самой уродливой казалась центральная фигура, вышитая на ткани — сатир с бараньей головой, а во лбу сверкает третий глаз. Остальное казалось совершенно обыденным: серебряный кубок, довольно скромного размера, то же самое касалось и диска. Даже водруженное поверх шелка распятие выглядело бы обычным, если бы не стояло вверх ногами.

«Ритуал превращен в рутинный, — думал Анатоль, желая одного: чтобы нога не ныла так сильно. — От сексуальных извращений отказались в пользу более основательной жестокости. Когда испорченные жрецы играли с нагими телами, все слухи об убитых младенцах оставались слухами, но теперь убийства стали реальностью. Привлечение столь многих инструментов для убийства пошло бы на пользу шантажисту, но что заставляет месье Асмодеуса стремиться накопить такую силу? Становится ли он богаче от этого — или просто набирает мощь и авторитет ради них самих?»

Гордыня, припомнил он — вот главный грех, ставший причиной падения Сатаны. Не похоть, не алчность, не чревоугодие, не гнев и уж, конечно, не лень — но гордыня, сопровождаемая завистью. Казалось абсурдом, что гордыня могла сподвигнуть человека на зверское убийство невинных душ, но разве не этот смертный грех — в не меньше степени, нежели алчность или гнев — привели к настоящей резне в долине Соммы и Пассенделя, при Ипре и Моне? Был ли Асмодей таким уж чудовищем в сравнении с Клемансо и Фошем, Ллойд-Джорджем и Хэгом, кайзером и Людендорфом? И стоит ли осуждать поклонение дьяволу, когда столь возмутительные вещи вершатся во имя Господа?

«Это не решение вопроса о Божественном всемогуществе, — думал Анатоль, — если обращаться к его извечному врагу. Мы должны быть достаточно сильны, чтобы обратиться к факту Вселенной без Бога, где вся сила принадлежит человечеству».

Мысль эта была здравой и разумной, но в тот же самый момент в голове промелькнуло воспоминание — память о кошмаре, участником которого был сам Анатоль, когда разделял мысли и чувства Асмодея до момента, когда…

Он отогнал воспоминание прочь, охваченный ужасом.

«Я — машина, — напомнил он себе. — Я здесь для того, чтобы выполнить задание. Ничего не получится, если стану слишком много думать».

Спустя довольно длительное время, казалось, внизу все было готово. Помощники заняли свои места. Перешептывания среди прихожан замерли, уступив место благоговейному ожиданию. Анатоль переменил позу, устроив руки так, чтобы быть готовым в любую минуту нажать на курок. Во рту пересохло, а когда он попытался смочить язык слюной, его поразил неприятный вкус. Как будто рот наполнился дезинфицирующим раствором. Головокружение усилилось, но он сохранял контроль над ситуацией.

Самозваный Асмодей появился на ступенях, ведущих из склепа. Поразительная фигура: очень высокий, мускулистый, но в каждом движении сквозит грация. Абсолютно голый череп странной формы: с обеих сторон необычные выступы, словно наметившиеся рожки. Анатоль подумал, что они, должно быть, искусственные, но с такого расстояния доказать это было невозможно. Облачение сатаниста — черное, но сзади и спереди вышито красным изображение перевернутого креста.

Анатоль едва не поддался искушению подождать еще немного, дабы подробнее изучить пародию на мессу, свидетелем которой стал, но он решительно отверг это искушение. Он здесь для того, чтобы исполнить миссию — как можно быстрее и эффективнее. Любопытство — еще не повод откладывать задуманное. Затяни он ожидание до момента, когда внесут приговоренного к жертвоприношению ребенка, — и вина ляжет на его плечи, не меньшая, чем вина собравшихся прихожан. Он не желал этого. Он не станет играть в эти игры, ибо ему надлежит стать мечом правосудия. И теперь, когда Асмодей явил себя во плоти, ждать больше нечего.