Карнавал - [35]

– Нет, просто сегодня утром меня подвезла машина, в которой сидели двое с крысиными лицами. Они велели передать вам эти деньги.

– Кто такие – с крысиными лицами?

– Я же вам говорила: они все одинаковы, у них одинаковые фигуры, походки, слова и сплевывания на тротуар, у них одинаковые крысиные глаза и крысиные лица. Я узнаю их сразу.

– А если я не возьму эти деньги?

– Они мне кое-что сказали по поводу этого. Они сказали, что дают вам ровно неделю. Через неделю или раньше вы передадите мне ответ. А если ответа не будет или вы откажетесь, тогда…

– Не надо меня пугать.

– Они не сказали, что будет тогда. Но если они платят сто тысяч, это значит, что дело очень важное. Важнее вашей жизни.

– Важнее моей жизни?

– Важнее раз в сто.

Лист порылся в столе, достал календарик и отметил число красным кружком.

– Значит, это будет в четверг. Мы успеем вполне. Они просчитались, когда дали мне целую неделю. Завтра-послезавтра я буду занят своими личными делами, в понедельник и вторник я буду вас инструктировать, а в среду вы проведете операцию.

– Я?

– Да, вы. Вам нужно будет только нажимать кнопки и слушать мои указания.

– Я не согласна, – сказала Одноклеточная.

Доктор Лист посмотрел удивленно, задумался и вписал ее в свой собственный простенький треугольник.

– Я вас понимаю, прекрасно понимаю, – сказал он, – никто не хочет работать бесплатно. Если хотите, после операции эти десять тысяч станут вашими. Вот видите, как хорошо я вас понимаю?

– Нет, – сказала Одноклеточная, – я не согласна.

– Но у меня есть еще немного собственных денег.

– Дело не в деньгах.

– Дело всегда в деньгах, сколько бы вы ни утверждали обратное. И деньги всегда меняют дело.

– Просто вы и так достаточно жестокий человек. А после операции вы станете кровожадным монстром. Монстром, которого невозможно остановить.

– Вы говорите чушь.

– А если все те теории, о которых вы мне рассказывали, – если вы действительно верите в это, а не разыгрывали меня, то вам нельзя становиться умнее. Ума вам хватает, вам нужно становиться лучше. Почему вы не изобрели такую операцию?

– Потому что добро и сила обычно не сочетаются. Все доброе побеждает лишь после своей смерти.

– Я вам не стану помогать, потому что вы погубите всех, а для начала уничтожите меня, как одноклеточную. Так ведь получается по вашей теории – одноклеточные должны вымереть.

– В таком случае, – сказал Лист, – посмотрим, что вы думаете об этом.

Он достал из стола золотую цепочку.

– Узнаете?

Одноклеточная промолчала.

– Узнаете. А раз узнаете, то должны понимать, что я не возьму эту цепочку как плату за операцию. И ваш друг не выживет, мне так жаль.

– Мой друг?

Доктор Лист произвел в уме очередное геометрическое построение и остался доволен собой.

– Не станете же вы утверждать, что отдали свою единственную ценную вещь ради незнакомого человека. Я, кстати, видел этого парня, он симпатичный. Я вас поздравляю. Вам остается согласиться на мои условия, иначе я не стану его оперировать.

Одноклеточная представила себе незнакомого симпатичного парня и испугалась. Она всегда пугалась симпатичных парней, а мечтала лишь о добрых и скромных.

– Ну что? – настаивал Лист.

– Не вы, так кто-то другой.

– И этот кто-то другой его зарежет. Операция не очень сложная, но все же вероятен смертельный исход. Тем более, что есть это (он провел пальцем по столу вокруг двух пачек денег; на полированной поверхности осталась мутная линия), а за это кто угодно сделает неправильный надрез. Вы меня поняли?

– Поняла. Когда вы его прооперируете?

– Сегодня, если вы согласитесь.

– Я согласна.

– Какие у меня гарантии?

– Я же вам говорю, что согласна.

Нет, подумала она, я поступлю иначе. Я не стану играть по твоим правилам. Если любой хирург может сделать неправильный надрез, то ведь и я могу нажать не ту кнопку. Конечно, у меня не хватит мужества убить Листа (если для убийства нужно мужество, то нужно ненавидеть мужественных людей – спонтанное ветвление мысли), зато хватит мужества не помогать ему. Когда все будет готово к операции, а голова Листа будет гладко выбрита (не считая усов, их жаль) и закреплена в стереотаксическом аппарате, я просто скажу: «Выбирайте, доктор, – или операция отменяется, или я нажму не ту кнопку. Ведь кто угодно может нажать неправильную кнопку. Вы меня поняли?» Ты поймешь первое. Но это будет только в среду. А уже сегодня человек будет спасен. После этого мне придется уйти из лечебницы. Но я сама хотела этого.

Она спускалась в лифте, чувствуя себя победительницей. Приятное чувство; до сих пор ее жизнь текла сама собой, как ручеек, удовлетворяющийся первым попавшимся руслом. Сейчас она положила камень на пути ручейка, и ручеек подчинился – вода прекратила течение, разлилась широкой чистой лужицей и нашла новый лучший путь. До чего же приятное чувство – чувство управления собственной судьбой.

На двенадцатом этаже в лифт подсел незнакомый человек. Кто это? – сквозь чужие черты сквозило что-то неуловимо знакомое, будто она встречала этого человека во сне, в другой жизни или в непреодолимых мечтах, которые туманят голову при чтении книг. Нет, этот человек все же ей не знаком. Вот и хорошо, а то она с ним не поздоровалась. Такая стыдная вещь – каждый день угадывать, с кем нужно здороваться, а с кем не нужно.